Географ Вячеслав Маркин полагает, что именно эти путешествия, позволившие молодому офицеру познакомиться со всем многообразием природы сибирской тайги, гор, превратили потерпевшего крах реформатора в ученого-географа[255]. Как будто сама Природа явилась молодому офицеру, очаровав его своими красотами, тайнами. Столько красочных зарисовок оставил он о тех местах: «Я наслаждаюсь другой стороной – красотою, которая царит во всем, во всем решительно, и особенно наслаждаюсь тогда, когда обстановка (зима, весна) подходит именно к этой красоте. Я писал тебе про Кругоморку, как там хороши некоторые места, но палящее солнце не идет к голому утесу, засыпанному крутой шапкой снега. Темные коридоры в ущельях мне доставили большое наслаждение, тут шла глухая темная ночь, дикая песня бурята и рев, ярость, сила потока. Я сперва думал, что это зависит от диких красот здешней природы. Отчасти. Я, точно, наслаждаюсь нивами, лугами, но тут наслаждаюсь гармонией, красотой мягкого луга, мягких очертаний холмиков, покатостей. Выдайся этот луг так, что на горизонте или поблизости горы, утесы, бурливая река и горы, заросшие лиственницей, – нехорошо; тут и река должна быть в мягких берегах, и гор не нужно (покатости нужны), иначе гармония нарушена»[256]. Ощущение гармонии природы, мысли «о жизни во всем, в токах воздуха, в разложении камней»[257], – в этом мире теперь жил Кропоткин. Это новое мировоззрение открывало для него путь в географическую науку, а затем – в биологию.
После возвращения из экспедиции он начинает активно изучать ботанику, геологию и метеорологию[258]. В конце сентября Кропоткин снова был в Чите; затем направился с докладом в Иркутск. Оттуда Корсаков отправил его с донесением о гибели барж в Петербург. Предстояло проделать еще четыре тысячи восемьсот верст. Долгий путь в кибитках сквозь осеннее бездорожье были мучением, но, добравшись до столицы и передав бумаги, Петр в ту же ночь отправился на бал и танцевал до утра. В Петербурге он узнает, что его командировка стала результатом бюрократического маневра. Бывший камер-паж, знакомый императора, совсем недавно в Сибири… Все эти обстоятельства превращали его в фигуру, подходившую для того, чтобы вывести из-под удара генерал-губернатора Корсакова и его окружение. Крушение большого количества барж вызывало подозрение, что таким образом скрывается особо крупное хищение денежных средств. Подтверждение от Кропоткина заслуживало доверия. Тем не менее его лично принял военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин, выслушавший мнение сотника, на собственном опыте пришедшего к мысли о том, что гораздо практичнее ввозить хлеб на Амур морскими путями[259]. А вот статьи Кропоткина в столичных газетах вызывали недовольство, поскольку давали картину событий, несколько отличавшуюся от официальной, о чем Петру открыто говорил Корсаков. Тем более что это расхождение в оценках «бросало тень» на генерал-адъютанта Ивана Степановича Лутковского, в 1863 году проводившего ревизию Восточной Сибири[260]. Читинское же начальство было недовольно негативной оценкой качества барж для сплава, которую Кропоткин дал в своем отчете. И на сей раз недовольным оказался сам генерал Кукель, а также все, кто отвечал за их постройку[261].
В столице Петр Алексеевич покупает книги и приборы, необходимые для научной работы. От Москвы он ехал вместе с Александром, который теперь просился служить в Сибирь, поближе к брату. Отец продолжал держать его на голодном пайке, не посылая денег, и помогать ему приходилось Петру. Затем Кропоткин ненадолго съездил к отцу в Калугу.
Усердие Петра Алексеевича оценили. 22 декабря 1863 года был отдан приказ о его назначении чиновником особых поручений Главного управления Восточной Сибири по казачьим войскам. А пока, попрощавшись с братом, он отдыхал: по утрам разъезжал, обедал дома в компании, читал, писал, ходил в оперу…
21 января 1864 года Кропоткин двинулся в обратный путь, взяв с собой французский перевод работы философа-позитивиста Джон Стюарта Милля «О свободе». Передвигаясь по Сибири на санях, 10 февраля он был уже в Иркутске. С этого момента начинается история Кропоткина-географа.