Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

«Свободная Швейцария, когда-то ни для кого не закрывавшая ни своих границ, ни своих университетов, стала излюбленной страной этих новых пилигримов, и одно время знаменитый город Цюрих был их Иерусалимом, – вспоминал русский революционер и писатель Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский. – Со всех концов России – с Волги, тихого Дона, Кавказа, из далекой Сибири – молодые девушки, чуть не девочки, с легким чемоданчиком в руках и почти без средств, одни, отправлялись за тысячи верст, сгорая жаждой знаний, которые только и могли обеспечить им желанную независимость. Но по прибытии в страну, бывшую предметом их мечтаний, они находили там не только медицинские школы, но и рядом с этим широкое общественное движение, о котором многие из них не имели ни малейшего понятия… И вместо медицинской школы девушки начинали посещать заседания Интернационала, изучать политическую экономию и сочинения Маркса, Бакунина, Прудона и других основателей европейского социализма. Вскоре Цюрих из места научных занятий превратился в один громадный клуб. Молва о нем распространилась по всей России и привлекла туда целые сотни молодежи. Тогда не в меру предусмотрительное императорское правительство издало нелепый и позорный указ 1873 года, повелевавший всем русским, под угрозой объявления их вне закона, немедленно покинуть этот страшный город»[400].

Одной из русских студенток в Швейцарии была сестра жены Александра Кропоткина – Софья Севастьяновна Чайковская (1842–1916). Выйдя замуж за отставного офицера Николая Степановича Лебедева, она родила ребенка, но затем рассталась с мужем и в июне 1870 года отправилась на учебу в тот самый ужасный для властей Цюрих. Там молодая женщина примкнула к последователям анархиста Бакунина. Вместе с другими русскими друзьями и подругами она организовала библиотеку социалистической литературы. Участники группы дискутировали о событиях Франко-прусской войны и Коммуны, а после бегства коммунаров в Швейцарию поддерживали с ними контакты. В августе или сентябре 1871 года Софья ненадолго приезжала в Петербург, встречалась с Петром Алексеевичем и, несомненно, рассказывала о революционных событиях в Европе. В октябре она возвратилась в Швейцарию. Кропоткин принял решение последовать за ней[401].

Однако своих денег на поездку явно не хватило бы. А отец никогда не дал бы согласия на такое путешествие, и, конечно же, никакой материальной помощи от него в этом деле было не дождаться. Но осень 1871 года принесла резкие перемены в жизни Петра Алексеевича: 7 сентября старый князь скончался.

* * *

Алексей Петрович хворал уже несколько лет. Недомогание не способствовало улучшению его и без того несносного характера. И отношения его с детьми теплее не стали. Братья были у отца весной 1871 года, и тот все ждал, что у него униженно попросят денег. Теперь, получив в Финляндии, где он тогда проводил исследования, известия от Александра о том, что отец совсем плох, Кропоткин не вполне этому поверил. «К отцу, конечно, незачем ехать, особенно когда не зовут. Если бы он и звал, то лучше отговориться. Он особенно не рад будет моему присутствию, которое будет напоминать ему, что я приехал к умирающему, а мне хотелось бы заняться здесь геологическими исследованиями (если только хватит денег), – пишет Петр Алексеевич брату 10 сентября. – ‹…› Итак, бросать исследования, чтобы ехать к отцу и, может быть, даже вернуться, не увидав его, не стоит. Он так давно тянет со своей болезнью, что этот фазис, вероятно, не последний…»[402]

Но «фазис» оказался последним. В живых отца Кропоткин уже не застал. Он поспешил в Москву, но успел только к отпеванию. Служба проходила в церкви Иоанна Предтечи в Старо-Конюшенном переулке, где когда-то крестили маленького Алексея Петровича. Теперь в ней же родственники прощались с ним[403].

Старый князь распределил наследство между детьми, руководствуясь, очевидно, личными симпатиями и антипатиями. Никольское, где Петр Алексеевич провел детство, отошло по завещанию к его сестре Полине[404]. Петру и Александру вдвоем досталось поместье в селе Петровском Борисоглебского уезда, где они до того никогда не были[405]. Петр Алексеевич отправился на место, чтобы установить размеры владения и урегулировать имущественные вопросы. Дорога от станции вела через широкие степи, среди которых попадались редкие деревни, полого поднималась на округлую возвышенность, где на открытом месте у буерака стоял желтый дом с балконом под зеленой крышей. Крестьяне встретили нового барина подношениями, тот выставил им водку, с удивлением обнаружив, что многие не пьют. Произвело впечатление и то, что крестьяне не предупредили его о том, что телега, на которой он ездил по округе, может увязнуть: «Ну, думаю, ничто, пускай его въедет в грязь». Правда, народ тут же подоспел, помог вытащить повозку и запрячь новых лошадей.