Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Петербургский кружок Большого общества пропаганды работал поистине лихорадочно. Обсуждения иногда могли продолжаться по шесть-семь часов. «Наши заседания, – вспоминал Петр Алексеевич, – отличались всегда сердечным отношением друг к другу. Председатель и всякого рода формальности крайне не по сердцу русским, и у нас ничего подобного не было. И хотя наши споры бывали порой очень горячи, в особенности когда обсуждались „программные вопросы“, мы всегда отлично обходились без западноевропейских формальностей. Довольно было одной абсолютной искренности, общего желания разрешить дело возможно лучше и нескрываемого отвращения ко всякому проявлению театральности». Обедали нередко прямо тут же: «…еда неизменно состояла из черного хлеба, соленых огурцов, кусочка сыра или колбасы и жидкого чая вволю». Такая скромность отражала ригористский дух самоотречения: «…социалисты должны жить так, как живет большинство рабочих»[524]. О скромности «пиршеств» «чайковцев» вспоминала Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, направленная в Санкт-Петербург киевскими бакунистами с целью установить контакты со столичными революционерами: «Я застала их за обедом, который состоял из соленых огурцов и каравая черного хлеба. Кипел жестяной самовар. На блюдце лежало несколько кусочков сахара. Такой обед удивил меня, так как я знала, что у этих девушек есть средства, чтобы питаться более прилично»[525].

Впрочем, судя по воспоминаниям Льва Тихомирова, Кропоткин призывал к большей дисциплинированности в работе кружка, считая, что для эффективной деятельности нужна прочная организация. «Вот те и раз, – посмеивался над ним Клеменц, – выходит, что мы большие анархисты, нежели вы». «Зато я более революционер, нежели вы», – сердито парировал Петр Алексеевич[526].

В окружении новых товарищей Кропоткин занимал особое положение. И это было связано не только с его возрастом, но и с тем, что он на тот момент являлся единственным настоящим бакунистом в Большом обществе пропаганды, к тому же непосредственно знакомым с тем, как работает федералистский Интернационал и какие идеи он отстаивает. Иными словами, он оказался на самом радикальном фланге группы. Это не могло не приводить порой к острым внутренним дискуссиям. Участник кружка Шишко вспоминал об ожесточенных спорах, которые Петр Алексеевич вел с Михаилом Васильевичем Куприяновым (1854–1878) по вопросу о государстве и анархии[527]. Участники были социалистами, но по-разному представляли себе путь к новому обществу и нередко расходились и в тактике. Еще в декабре 1871 года они на специальной встрече отвергли агитацию за введение конституции в России в качестве одной из целей общества[528]. Однако уверенность в этом пункте существовала далеко не у всех. Кропоткин рассказывал, что в ходе споров в кружке об этом заговаривали снова и снова. В конце концов в начале 1874 года он заявил даже, что, если решение о такой деятельности будет принято, он готов – хотя это и противоречит его убеждениям – формально выйти из состава группы и использовать свои связи в придворных и чиновных кругах, где многие недовольные смотрели на него «как на лицо, вокруг которого группируется оппозиция», для того чтобы сплотить таких сторонников конституции[529]. Это был своего рода вызов, и, к удовольствию Петра Алексеевича, предложение это было отвергнуто. Обсуждался в кружке и вопрос о политической борьбе, но ни к какому результату дискуссии не привели. С другой стороны, «чайковцам» приходилось сдерживать желание некоторых революционеров, которым уже тогда хотелось организовать покушение на царя.

Среди российских социалистов первой половины 1870-х годов шла острая полемика между приверженцами двух направлений, двух тактик – Бакунина и Лаврова. Первого из них считали «бунтарем», второго – «пропагандистом». Бакунин и его сторонники думали, что народ уже потенциально готов к революции и следует активнее поднимать революционные бунты, чтобы эта готовность вылилась во всеобщее восстание. Лавров же со своими единомышленниками полагали, что необходимо еще длительное ведение пропаганды: первоначально – среди молодежи, учащихся, интеллигенции, а уж затем можно будет переходить к широкой агитации масс за революцию и революционные действия.