Но до этого еще далеко. Пока рабочий учится драться за свои кровные интересы с владельцем предприятия и осваивает забастовку, стачку – новое для России оружие, веками известное в Европе. В 1870–1873 годах по всей Российской империи прошло более шестидесяти стачек. Уже в 1870-м восемьсот рабочих завода Невской бумагопрядильной фабрики потребовали повысить заработную плату и остановили работу нескольких крупных цехов. На их стороне оказалось общественное мнение. Даже суд присяжных, рассматривавший дело лидеров забастовки, не нашел никакого повода для сурового наказания. Властям пришлось выслать их из Петербурга, но это не остановило волну забастовок в столичном регионе. В июне 1871 года бастовали рабочие в Кронштадте, в июле – строители в Соляном городке, в августе – каменщики. В августе 1872-го разразилась забастовка на Кренгольмской мануфактуре под Нарвой. Рабочие, возмущенные низкой оплатой труда, скученностью и антисанитарией в жилых помещениях, двенадцатичасовой продолжительностью рабочего дня, жестокой эксплуатацией, из-за которой умирали работавшие на фабрике дети, остановили работу и выдержали долгую борьбу, сопровождавшуюся столкновениями с войсками[502]
.В Петербурге пропаганда среди рабочих («рабочее дело») началась еще в 1871 году, когда «чайковцы» организовали кружок для чтения и бесед. Его собрания проходили на Васильевском острове и Выборгской стороне. Их постоянными посетителями стали около тридцати работников, в основном с казенного Патронного завода. Участники знакомились с социалистической литературой и вскоре стали неплохо разбираться в проблемах классовой борьбы и социализма. Кропоткин, Клеменц и Степняк-Кравчинский ходили на заседания этого кружка, беседовали с рабочими, но вскоре обнаружили, что те не готовы вести агитацию среди других работников. Петр Алексеевич возлагал куда большие надежды на тех рабочих, которые еще не порвали связи с деревней и общиной. Это были преимущественно ткачи и работники фабрик, летом возвращавшиеся домой и занимавшиеся там сельским хозяйством («отходники»). Кропоткин, Кравчинский, Шишко и другие активисты ходили на квартиры, которые снимались артелями ткачей, и вели социалистическую агитацию. Через своих новых знакомых они вышли на другие артели – каменщиков, плотников и других рабочих. «Во многих частях Петербурга и предместий, – свидетельствовал Кропоткин, – у нас были особые квартиры, снимаемые товарищами», и туда «каждый вечер приходило человек десять работников, чтобы учиться грамоте и затем побеседовать. Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся также на неделю или на две в те деревни, откуда были родом наши приятели, и там пропагандировали почти открыто среди крестьян»[503]
.Как вспоминал Степняк-Кравчинский, зимой 1873 года Петр Алексеевич «начал читать, разумеется, тайным образом, лекции по истории Интернационала», которые «соединяли с серьезной мыслью необыкновенную ясность и простоту изложения». «Рабочие Александро-Невской части слушали их с величайшим интересом», – свидетельствовал Степняк. Слух о лекциях «Бородина» и «Бородулина» – этими фамилиями представлялся Кропоткин слушателям – быстро распространился по мастерским[504]
. Зимой 1873 года «в одной из бедных лачужек, разбросанных по окраинам Петербурга, значительное число рабочих еженедельно собиралось вокруг князя Петра Кропоткина, излагавшего им принципы социализма и революции»[505], – вспоминал Степняк-Кравчинский. По данным же Чарушина, первоначально лекции читались в большом доме Байкова на Выборгской стороне, где вместе, коммуной, проживали женщины из кружка «чайковцев»[506]. «Среднего роста, с большой рыжей бородой, в белых очках, лысый, с болезненными глазами», – так описал Кропоткина полиции рабочий Степан Митрофанов. Четыре воскресенья Кропоткин рассказывал о рабочем движении в Бельгии, но речь шла и о проблемах российских рабочих, которым предлагалось бороться за идеалы анархического социализма: «Я помню, что он говорил, что, когда у нас увеличится партия развитых рабочих, тогда можно будет соединиться с международным обществом. Цель международного общества… заключалась в уничтожении частных капиталов и вообще всей частной собственности и в замене их коллективной собственностью, тогда государства будут не нужны и на их место устроятся свободные федеративные ассоциации»[507]. Парижская коммуна, где «после войны рабочие стали всем заправлять», судя по всему, также была темой одной из лекций[508].