Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус

Объективнее пытается быть И. И. Толстой: «Наблюдая грозные явления, последовавшие за обнародованием Манифеста, события, следовавшие одно за другим с головокружительной быстротой и ясно доказывавшие ему, человеку в таких делах опытному, развитие революции, серьезно угрожающей уже всему тому, чего даже Витте не думал касаться, как-то монархической власти, целости России и всего ее социального строя сверху донизу, он должен был, по складу ума и по выработанным убеждениям, признать, что зашли слишком далеко и что наступило время тормозить машину, если уж нельзя повернуть ее обратно». «Виноват» отчасти и сам премьер: «Естественные колебания Витте, не скрываемое им смущение перед разросшимся движением, направленным против правительства и лично против него, наконец, доверие, оказываемое им опытности и знанию Дурново, дали последнему известные козыри в руки». Не удержался, чтоб не лягнуть П. Н. Дурново: «Рядом с этим Дурново видел, что придворная партия, большинство сановников и высшее общество относились с явным недоверием и даже отвращением к новому курсу». Вот, заключает И. И. Толстой, «сложивши все вместе, нетрудно понять, на какую политику он должен был решиться. Не прибегая к открытому разрыву с председателем Совета, он смело повел “собственную линию”, тормозя, где можно, всюду критикуя легкомысленность Витте и намекая, где можно, что ему приходится смотреть в оба, чтоб не стряслось беды»[593].

Возможно, прав был В. А. Маклаков, заключивший из бесед с П. Н. Дурново, разговаривать с которым, по его замечанию, «было возможно и интересно»: «Он был таким же реалистом, как Витте, еще менее его был пленником предвзятой идеи. <…> он согласился пойти в министерство не затем, чтобы интриговать против Витте и взрывать кабинет изнутри. Дурново, как и Витте, понимал, что самодержавие невозможно без самодержца, с конституцией помирился и готов был ей служить». Однако, увидев вскоре, «чего требует наша общественность, – продолжает Маклаков, – он проникся презрением к ее непрактичности. Дожидаться ее отрезвления он считал бесполезным». И видел, что власть достаточно сильна, чтобы с революцией справиться[594]. Происходит переоценка манифеста 17 октября. 8 января 1906 г. С. И. Четвериков в соединенном совещании петербургского и московского отделений ЦК «Союза 17 октября», при обсуждении отношения последнего к правительству Витте, сообщил «справку, полученную им недавно в Петербурге из авторитетного источника, будто П. Н. Дурново держится упорно мнения, что манифест 17 октября есть добровольный акт царской милости, ничем не ограничивающий его самодержавной власти»[595]. 19 февраля 1906 г. П. Н. Дурново в беседе с единомышленником характеризовал манифест как «крупную политическую ошибку», а усиление революции – прямым его следствием[596]. Эту оценку в несколько смягченной форме он повторил в Царскосельском совещании 7 апреля 1906 г., подчеркнув, правда, что «с существом этого акта нельзя не считаться»[597].

Их развело различное представление о способах подавления революции. П. Н. Дурново, по словам Д. Н. Любимова, так сформулировал суть своих расхождений с С. Ю. Витте: «Не время теперь заниматься эквилибристикой! Витте хочет держаться на узком гребне манифеста 17 октября, ни направо, ни налево; а спасение – только направо; налево сплошь социалистическое болото, в котором барахтаются и захлебнутся кадеты[598]. П. Н. Дурново сделал ставку на силовые методы и стал поощрять черносотенное движение[599]. «Витте, – поясняет В. А. Маклаков, – связал себя с манифестом, должен был опираться на общество и ради этого шел на компромиссы. Дурново был свободный»[600].

С начала 1906 г. у С. Ю. Витте крепнет желание отделаться от П. Н. Дурново. Революция заметно шла на убыль, нужда в нем притуплялась, да он оказывался и помехой: чрезмерные репрессии стали, по мнению С. Ю. Витте, причиной крайне неблагоприятных для правительства результатов выборов в Государственную Думу; раздражало вошедшее в обиход прессы словосочетание «кабинет Витте – Дурново»; представлялось немыслимым предстать перед Думой, имея в составе своего кабинета столь одиозную фигуру. Более того: утверждение его в должности министра и другие царские милости по адресу П. Н. Дурново заставляли опасаться, не заменит ли он Витте в кресле председателя Совета министров[601].

Справедливо полагая, что Николай II не согласится по его, Витте, желанию заменить П. Н. Дурново другим кандидатом, С. Ю. Витте подает прошение об увольнении, мотивируя его преимущественно расхождением с Дурново[602]. В. И. Гурко по этому поводу не без язвительности замечает: «Исходил Витте при этом, несомненно, из никогда не покидавшего его убеждения, что он сам незаменим и что в ответ на поданное им прошение государь его не отпустит, а Дурново сам уволит»[603].