Петрикор

Несмотря на то, что современные США пишут совсем другую историю фемин и их восприятия, Джордан принадлежал к закоренелым шовинистам, и менять устои патриархального общества не входило в его планы. Наличие мозговой деятельности у женщин он считал одним из самых больших недостатков, почти непростительным. «Там, где у женщины обнаруживается ум, вернее, мыслительные процессы, у мужчин начинаются проблемы», – часто повторял он, но все чаще про себя. Теперь за такие слова могли и посадить, найдись хоть одна «свидетельница», решившая отомстить мужчинам за все свои неудачи.

Каролин, начинающая певица – во всяком случае, таковой она себя считала, – двадцати трех лет, скорее походившая на унисекс-модель с подиума, не обращала ни на кого внимания и старалась как могла. Она понимала, что выступление на «афтерпати» самой важной музыкальной премии – шанс, который она ни за что не упустит, даже если придется переспать с Джорданом. И что бы ни говорили родители, прочащие ей карьеру стюардессы, она станет известной певицей и через пару лет, возможно, кто-то будет петь у нее на разогреве.

Это выступление устроил ей Джордан, которому нравилась эта дылда без бедер и задницы. Его приятель, опрокинув десять «шотов» текилы, выдвинул свою теорию, почему ему стали нравиться плоские дылды. «Неужели ты не понимаешь, что мы просто латентные гомики? И ничего с этим не поделаешь». Джордан пытался об этом не думать. В молодости нравятся пышные формы, а с возрастом – субтильность, хотя, конечно, это дело вкуса.

Спонсорам он показал несколько удачных фотографий Каролин, соврав, что она находится в стадии подписания контракта с крупной музыкальной компанией, название которой упустил, как бы невзначай. Последние два месяца ей удавалось, словно бабочке, выпорхнуть из тяжелых объятий нанюхавшегося, пьяного продюсера. Джордан так напивался, что забывал перейти к сути и лишь щупал Каролин за грудь. Она позволяла не без удовольствия. Ее это заводило, и, возвратившись домой, она завершала начатое Джорданом дело в ванной. «Пусть трогает, – думала Каролин. – Это даже хорошо, что он безобидный. Главное, что он устроил выступление на афтерпати, а там уж я не растеряюсь».

Кутить и отрываться на вечеринке после церемонии вручения Грэмми[39] было сложившейся традицией с определенными ритуалами. Без кокса здесь мало кто обходился. Припудрить носик любили как начинающие птенцы, уже вкусившие другой жизни, так и все еще взрывающие стадионы старички.

И что бы там ни говорили «лузеры» и непризнанные гении – тиражи, гонорары и подписание договоров с музыкальными «лейблами» зависят именно от этой премии в виде статуэтки небольшого граммофона.

* * *

За четыре года Дэн привык к американской версии своего имени. В общежитии он жил в небольшой комнате, в которой едва помещались кровать, стол и некое подобие шкафа для одежды, оставляя узкий проход. Остальные вещи хранились в чемодане, и нужно было каждый раз вытаскивать его, чтобы достать необходимое. Над кроватью висел портрет Джима Моррисона и Дэвида Гилмора. Гитару он повесил над самым изголовьем.

«Дэном» его нарекли еще в аэропорту. Он словно прошел особое крещение, после того как спустился по трапу и сделал свой первый шаг на землю, о которой он так много читал и ничего не знал. На паспортном контроле служащий таможни, темнокожий парень с белоснежными зубами, после тщательного изучения документов приветливо сказал: «Welcome to America, Dan»[40]. Так и закрепилось. В этом «велком» и широкой улыбке афроамериканца отражалась вся сущность непростой американской действительности, с которой Денис столкнулся за эти четыре года.

Больных коронавирусом в Нью-Йорке становилось все больше. Фотографии опустевшего, безлюдного мегаполиса, с упирающимися в небо шпилями небоскребов, наводили ужас своей безысходностью. Жизнь, эмоции от повседневной жизни ушли в социальные сети. «Stay home»[41] – с таким обращением выступали врачи и знаменитые личности во всем англоязычном мире. Вирус объединял людей, объединял народы, настроение. Дэн воспринимал самоизоляцию как возможность замедлиться, разобраться в себе, прочесть книги, на которые не хватало времени в хаотичном ритме допандемийной повседневности. Ресторан, где он подрабатывал официантом, был закрыт, как и все другое. Тревожил вопрос денег. Сама по себе возможность замедлиться и поразмыслить над смыслом жизни была вполне себе привлекательной, а вот вероятность остаться без средств к существованию действительно пугала. Мир становится таким маленьким, и ты словно связан со всеми остальными в своем страхе и едином горе.