Пианист

Во второй половине ноября немцы без объяснения причин начали перегораживать колючей проволокой соседние улицы к северу от Маршалковской, а в конце месяца случилось объявление, которому вначале никто не мог поверить. Даже в самых тайных мыслях мы не могли заподозрить, что случится такое: с первого по пятое декабря евреям следовало обзавестись белыми нарукавными повязками с нашитой на них голубой звездой Давида. Таким образом, нам предстояло публично носить метку изгоев. Несколько веков гуманистического прогресса были вычеркнуты, мы вернулись в Средневековье.

Недели напролёт еврейская интеллигенция сидела под добровольным домашним арестом. Никто не хотел показываться на улице с позорным клеймом на рукаве, а если оставаться дома было попросту невозможно, мы старались проскользнуть незамеченными, глядя в землю, полные стыда.

Зимнее ненастье без предупреждения установилось на несколько месяцев, и холод словно бы объединился с немцами в стремлении убивать людей. Морозы стояли неделями; температура опускалась ниже, чем кто-либо в Польше мог припомнить. Уголь было почти невозможно раздобыть, и он стоил фантастических денег. Помню целый ряд дней, когда нам приходилось оставаться в постели, потому что в квартире было слишком холодно, чтобы это можно было вынести.

В худшую пору той зимы в Варшаву прибыло множество депортированных евреев, вывезенных с запада. Точнее, прибыла только их небольшая часть: на месте отправления их погрузили в вагоны для скота, вагоны опечатали, и людей отправили в путь без еды, без воды и без всяких способов согреться. Зачастую эти страшные поезда добирались до Варшавы по несколько дней, и лишь тогда людей выпускали из вагонов. В некоторых составах оставалась в живых от силы половина пассажиров, и те были серьёзно обморожены. Остальные были трупами, которые закоченели в стоячем положении среди остальных и падали на пол только когда живые двигались с места.

Казалось, хуже быть уже не может. Но так считали только евреи – немцы думали иначе. Верные системе постепенно нарастающего давления, в январе-феврале 1940 года они выпустили новые репрессивные декреты. Первый объявил, что евреи должны отработать два года в концентрационных лагерях, – там мы получим «надлежащее социальное воспитание», которое излечит нас от привычки быть «паразитами на здоровом организме арийских народов». Мужчины в возрасте от двенадцати до шестидесяти лет и женщины от четырнадцати до сорока пяти лет должны были уехать. Второй декрет устанавливал порядок нашей регистрации и отправки. Чтобы избавить себя от хлопот, немцы передали всю работу Еврейскому совету, контактировавшему с руководством общины. Нам предстояло совершить что-то вроде законодательно регулируемого самоубийства. Поезда должны были отправиться весной.

Совет решил действовать так, чтобы пощадить большую часть интеллигенции. За тысячу злотых с человека он посылал представителя еврейского рабочего класса как замену якобы зарегистрированного лица. Разумеется, не все деньги доставались самим несчастным, посланным на замену: чиновникам Совета тоже надо было на что-то жить, и жили они хорошо, с водкой и кое-какими деликатесами.

Но весной поезда не отправились. Снова стало ясно, что официальные немецкие декреты не следует принимать всерьёз, и на самом деле на несколько месяцев напряжение в немецко-еврейских отношениях даже ослабло. Эта передышка казалась всё более искренней по мере того, как обе стороны всё больше тревожились по поводу событий на фронте.

Наконец пришла весна, и теперь уже не было сомнений, что союзники, проведшие зиму в подобающих приготовлениях, нападут на Германию одновременно со стороны Франции, Бельгии и Голландии, прорвутся через «Линию Зигфрида», возьмут Саар, Баварию и северную Германию, захватят Берлин и освободят Варшаву не позднее этого лета. Весь город пребывал в радостном возбуждении. Мы ждали начала наступления, словно праздничной вечеринки. Тем временем немцы вторглись в Данию, но в представлении наших местных политиков это ничего не значило. Их армии окажутся попросту отрезаны.

Десятого мая наконец началось наступление – немецкое. Голландия и Бельгия пали. Немцы двинулись на Францию. Что ж, тем больше причин не терять мужество. Повторяется 1914 год. А почему бы и нет, с французской стороны даже командование осталось тем же: Петэн, Вейган – лучшие ученики Фоша. На них можно положиться – они смогут защититься от немцев не хуже, чем в прошлый раз.