Пианист

Я уже занялся плитой, когда услышал, как эсэсовцы шагают по лестнице. Я выскочил из квартиры так быстро, как только мог, и бросился на чердак. Получилось! Немцы в очередной раз лишь разнюхали обстановку и ушли. Я спустился обратно в кухню. Чтобы разжечь огонь, мне нужно было отколоть с какой-нибудь двери щепки найденным ржавым ножом, и при этом я загнал себе занозу длиной в сантиметр под ноготь большого пальца на правой руке. Она засела так глубоко и крепко, что я не мог вытащить её. Это пустячное происшествие могло обернуться опасными последствиями: у меня не было антисептика, я жил в грязной обстановке и легко мог получить заражение крови. Даже если думать о лучшем раскладе и допустить, что воспаление ограничится большим пальцем, он вполне может остаться деформированным, и моя карьера пианиста окажется под угрозой – это если предположить, что я проживу до конца войны.

Я решил подождать до завтра и тогда, при необходимости, вскрыть ноготь бритвенным лезвием.

Я так и стоял, уныло глядя на свой палец, когда снова послышались шаги. Я опять рванулся к чердаку, но на этот раз опоздал. Я оказался лицом к лицу с солдатом в стальной каске, с винтовкой в руках. Его лицо было невыразительным и не блистало интеллектом.

Он был не меньше меня напуган этой единственной встречей среди развалин, но пытался выглядеть угрожающе. На ломаном польском он спросил, что я здесь делаю. Я сказал, что сейчас живу за пределами Варшавы и пришёл забрать кое-какие свои вещи. Учитывая мой вид, объяснение было смехотворным. Немец навёл винтовку на меня и приказал следовать за ним. Я сказал, что пойду, но моя смерть будет на его совести, а вот если он позволит мне остаться здесь, я дам ему пол-литра спирта. Он выразил согласие с такой формой выкупа, но ясно дал понять, что вернётся, и тогда я должен буду дать ему ещё крепкого алкоголя. Едва оставшись один, я быстро вскарабкался на чердак, втянул за собой лестницу и закрыл люк. Разумеется, немец вернулся через четверть часа, но уже в сопровождении ещё нескольких солдат и одного унтер-офицера. При звуке их шагов и голосов я вскарабкался с чердака на уцелевший кусок крыши с крутым скатом. Я лёг плашмя, обхватив ногами водосточную трубу. Если бы она согнулась или отломилась, я соскользнул бы на железную кровлю и полетел на улицу с пятого этажа. Но труба выдержала, и эта новая, воистину отчаянная идея убежища означала, что моя жизнь снова спасена. Немцы обыскали всё здание, сваливая в кучу столы и стулья, и наконец дошли до моего чердака, но им не пришло в голову посмотреть на крыше. Видимо, казалось невозможным, чтобы кто-то мог лежать там. Они ушли с пустыми руками, чертыхаясь и обзывая меня последними словами.

Я был потрясён до глубины души этой встречей с немцами и решил, что отныне днём буду лежать на крыше, а на чердак спускаться только после наступления темноты. Холод металла пронизывал меня насквозь, руки и ноги затекли, тело задеревенело от напряжённого положения, но я уже столько перенёс, что был готов пострадать ещё немного, хотя прошла целая неделя, прежде чем группа немцев, знавших, что я прячусь здесь, закончила работу на территории больницы и снова покинула эту часть города.

Однажды эсэсовцы гнали группу людей в гражданской одежде на работу на территории больницы. Было почти десять утра, и я лежал плашмя на крутом скате крыши, когда внезапно услышал очередь из винтовки или пистолета-пулемёта совсем рядом со мной: что-то среднее между свистом и чириканьем, словно над головой пролетела стая воробьёв, и пули защёлкали вокруг меня. Я огляделся: двое немцев стояли на крыше больницы напротив и стреляли по мне. Я соскользнул обратно на чердак и, пригнувшись, бросился к люку. Меня преследовали крики «Стой, стой!», над головой свистели пули. Но я добрался до лестничной клетки невредимым.

Времени остановиться и подумать не было: моё последнее убежище в этом здании обнаружили, нужно немедленно уходить. Я бросился вниз по лестнице, затем на Сендзёвскую улицу, пробежал вдоль дороги и нырнул в развалины домиков, когда-то принадлежавших к ансамблю дворца Сташица.

И вот опять я оказался в безнадёжном положении, как множество раз до того. Я бродил среди стен полностью выгоревших зданий, где явно не могло быть ни воды, ни остатков пищи, ни укрытия. Но через какое-то время я заметил на некотором расстоянии высокое здание, фасадом выходящее на аллею Независимости, а обратной стороной – на Сендзёвскую улицу, единственный многоэтажный дом в районе. Я двинулся в путь. При ближайшем рассмотрении я увидел, что центральная часть здания выгорела, но крылья по бокам уцелели почти полностью. В квартирах была мебель, ванны всё ещё были полны воды, и грабители не тронули кое-какую провизию в кладовых.