Вдруг Андрею показалось, что у него начались галлюцинации. Где-то за стенами – рама их зарешеченного окна под потолком была всегда накрепко закупорена – послышалась музыка.
Андрей и голландец переглянулись. Значит, не глюк.
– Ни хрена себе! – наверху Макс резко сел и свесил ноги. – Кто-то играет, и не в матюгальник.
Действительно, это не динамики и не радио. Андрей уже отчетливо различил звуки, которые издавал вживую небольшой оркестр, вернее, ансамбль. Человек десять исполняли инструментальную обработку знаменитого хора рабов-иудеев из «Набукко».
Нет, это невозможно – услышать Верди здесь, в этих зловонных застенках. Ком в горле не давал вздохнуть.
Макс подходил то к двери, то к стене с окном: приставлял ухо к серо-масляной поверхности и пытался понять, откуда лучше слышно. Из коридора раздавались крики надсмотрщиков, им вторили вопли из камер. Гул голосов нарастал.
Андрей потерял счет времени. Вдруг захрипел динамик, выдал продолжительный, невыносимый для уха писк, и высокий мужской голос отрывисто и нервно произнес несколько фраз – сначала на местном языке, затем на плохом английском. Даже не разобрав всех слов, Андрей понял, что тюремное начальство призывает нарушителей порядка прекратить безобразия. Но кто эти нарушители? В ответ на призывы с улицы послышались бодрые крики и смех. Андрей различил настойчивый стук барабанной установки, грянули инструменты, и молодые заливистые голоса выдали громкое «Самба!». Толпа за стеной завизжала.
XII
Бодрый и посвежевший, Олег вышел из душа. В номере было совсем темно. Придерживая одной рукой полотенце, обернутое вокруг бедер, он подошел к окну и приотодвинул плотную серо-серебристую штору. В тот же миг солнечный луч пронзил насквозь просторную комнату, как будто отрезал себе ломоть сливочно-медового пирога.
На постели зашевелилась хрусткая белоснежная простыня: Маргарита повернулась к свету и, сощурившись, захлопала глазами.
– Зачем так рано?
– Совсем не рано, любовь моя, уже почти девять.
Олег присел на край кровати, наклонился к Марго, полюбовался очертаниями ее кошачьего носа, изящной скулы. Коснулся губами чуть загорелого виска, втянул ореховый запах волос. На маленькой мочке вновь посверкивал прохладой бриллиантик. Олег каждый раз сходил с ума, когда переводил взгляд с этой нежной мочки на шелковистую шею, впадинку ключицы… Так захотелось уткнуться в этот душистый бархат и замереть. Но он только потерся носом об ушко жены и провел, едва касаясь, тыльной стороной ладони по золотистому плечу.
– Ой, ну ладно тебе, не сейчас, – Марго отстранилась.
– Могла бы и поласковей поприветствовать мужа. Особенно после вчерашнего. Я, между прочим, старался.
– А что уж такого особенного вчера произошло? – Марго села в постели и театрально вскинула бровь. – Мы просто вели здоровый образ жизни.
– Если уж мы занялись здоровьем, то встаем и идем на завтрак.
– Завтрак до одиннадцати! Можно не спешить, – Марго сладко потянулась и упала набок, обняв подушку.
– Слушай, мне надо пораньше подойти в «Тадж-Махал». Хочу уговорить персонал отдать мне на хранение ноты Обухова. Да и оплатить номер не мешало бы.
– Так вот в чем дело! Опять деньги. Мои, между прочим.
Олег каждый раз диву давался, как у его жены получалось в мгновение ока превратиться из тающего в его объятиях котенка в ощеренную пантеру.
– А не потому ли ты вчера был такой ласковый? Чтобы сегодня опять залезть в мой карман?
– Ну это уж слишком, Марго. Ты знаешь, как я люблю тебя и на что готов ради тебя.
– Ага. Знаю. Особенно когда надо адвокату отвалить куш. Неужели нельзя было найти кого-то подешевле? Они же здесь сами на клиентов кидаются, и за меньший гонорар.
Олег нервно заходил по номеру, открывая и закрывая дверцы шкафов. Не мог вспомнить, что же он ищет.
– Ты жестока и несправедлива. К тому же прекрасно знаешь, что все эти деньги возвратные.
– Очень надеюсь, – буркнула Марго.