Пианисты

Какие все юные! Даже для молодежного оркестра эти лица были слишком какие-то школьные, непосредственные, совсем не музыкантские, а некоторые вообще принадлежали как будто людям из мира футбола и бокса, а не скрипачам и валторнистам.

Дирижер энергично шагнул на сцену, встал за пульт, поприветствовал публику, обводя лукавым взглядом весь зал сверху донизу, не забыв кивнуть Андрею и кому-то еще. Усадил жестом музыкантов и сразу взмахнул палочкой. Заиграли Дебюсси – «Послеполуденный отдых фавна».

Уже самые первые звуки в партии флейты удивили пианиста. Чистые, точные, но не выверенные расчетом, а интуитивно совершенные. Самое поразительное, что их извлекала из своего скромного инструмента хрупкая девушка, даже девочка, внешность которой не соответствовала привычному образу аппетитной сексапильной бразильянки.

Андрей старался изо всех сил остаться верным своему скепсису – и в отношении молодежных оркестровых коллективов, и в отношении женской игры. Ну не могут – по определению – молодые люди, не накопившие достаточно опыта, профессионального и жизненного, играть мастерски, слаженно, умно и прочувствованно. А женщины тем более – поскольку думают всегда о чем-то о своем. Бывают, конечно, исключения, но это именно исключения.

Но эта девочка на флейте творила чудеса. Она выводила свою партию так просто, так естественно – как заклинатель змей над корзиной с кобрами. И вот уже Андрей почувствовал себя этой змеей, околдованной чарующими звуками и готовой им подчиниться. Он бессознательно раскачивался в такт и почти танцевал.

Иногда ему казалось, что флейтистка смотрит не только на дирижера, но и в его сторону. И даже соседи незаметно косились. Наверное, он увлекся. Андрей расслабился и откинулся на спинку кресла. Руки, сжимавшие подлокотники, уложил на колени. Надо было принять более спокойную позу.

Он стряхнул с себя наваждение, и музыка в тот же миг закончилась. Дирижер кланялся, представлял девочку-флейтистку, которая в ответ на громкие овации только смущенно улыбалась. И смущение ей очень шло.

Дальше по программе шла «Бахиана» Вила-Лобоса, бразильская классика как она есть. И вновь Андрей удивлялся внутренней, глубокой, почти животной музыкальности молодых оркестрантов. Ритм, темперамент, мелодическая чуткость, все нужные реакции были у ребят в крови. Не поддаться очарованию такого особого дара было невозможно. Вот уж действительно магия. Конечно, профессиональное ухо пианиста слышало иногда незначительные расхождения, огрехи не совсем качественных инструментов. В каких-то местах он бы, как дирижер, не стал так форсировать звук. Но весь порыв, общее впечатление, игра оркестра в целом были ошеломляющи.

Андрей буквально купался в этом море чувственных вибраций, улавливая партию флейты, иногда даже там, где ее не должно быть. Концерт прошел как под гипнозом. Что это было?

* * *

Аплодисменты все не кончались. Публика хлопала стоя, кричала «браво», а Андрей сидел по-прежнему в кресле и не мог пошевелиться. Не то чтобы он был потрясен, нет, он видел и слышал всякое, по силе воздействия ничуть не меньшее, что прозвучало здесь и сейчас. Его невозможно было чем-то удивить. Или он так думал. Но сегодня он столкнулся совсем с другим миром, другим пониманием стихии, которая зовется музыкой. Для Андрея это действительно была пятая стихия, вбирающая в себя все остальные.

Гонсалес уже несколько раз выходил на сцену, кланялся, горячо пожимал руку первой скрипке – массивному молодому человеку с перебитым носом и высоким хвостиком на затылке. В его больших, совсем не музыкантских руках инструмент выглядел как пикколо для детей, а внешность боксера выдавала непростую судьбу парня из фавел. Дирижер старался дотянуться до каждого оркестранта, и те отвечали ему неподдельным восхищением. Особого жеста маэстро удостоились солисты: девушка-флейтистка, продолжавшая застенчиво улыбаться, и парень-трубач, с неожиданно утонченными чертами лица, в интеллигентных очечках, с волнистыми волосами до плеч, разделенными прямым пробором. Из-за рояля встала полноватая темнокожая мулатка, обладательница высокой аппетитной груди и пухлых губ. Она ослепительно улыбалась. Когда Гонсалес выразительным жестом – особенно высоко поднятой палочкой – представил группу ударных, грузный, как гора, молодой человек с дредами поднял перед собой тарелки и эффектно ими ударил.

Публика быстро покинула зал, но у входа, на улице, собралась толпа, и расходиться никто не спешил. То здесь, то там мелькали уже знакомые лица музыкантов – счастливые, открытые, по-детски непосредственные. Кто-то курил, кто-то общался. Среди мирного гула разговоров то и дело раздавались взрывы хохота.

Андрей топтался в нерешительности. С одной стороны, впечатлений на сегодня было более чем достаточно и ему хотелось после всего побыть одному. С другой стороны, уйти и не поблагодарить Энрике, не сказать ему хотя бы несколько восторженных слов он тоже не мог.