Пианисты

Андрей появился в зале, когда все оркестранты уже сидели на своих местах. Скрипачи подкручивали колки. Кто-то из духовых вытряхивал и протирал тряпочками свои трубы и тромбоны. Рояль был развернут так, чтобы солист, он же дирижер, мог видеть всех подопечных, а подопечные – его и, главное, его жесты. На зрительских местах, слава богу, сегодня никого. Андрей все никак не мог привыкнуть к тому, что сидит он спиной к публике. Но артист обязан быть готовым к любой конфигурации, даже самой непривычной, поэтому придется терпеть.

– Сегодня начнем с анданте. И просьба вспомнить все, что говорилось в прошлый раз. Особенно это касается скрипок и виолончелей. Нежность и чуткость – вот что мне от вас нужно в этой части. Слушайте друг друга… Ну и меня, конечно.

Он попытался улыбнуться, но получилось как-то неестественно. Музыканты смотрели на него в основном недобро, исподлобья, виолончелистка Элла – даже с вызовом. Андрею показалось, что сегодня она как-то особенно воинственно настроена. Она, как обычно, откинула характерным движением полураспущенные, рыжеватые, с непрокрашенной сединой волосы назад, с плеч, и тут же завертела головой, как бы ловя знаки поддержки от коллег. Волосы снова разметались и опять стали ей мешать. Элла, корпулентная дама за сорок, в позе виолончелистки делалась еще крупнее. Отставленные в стороны пухлые руки, как правило слегка прикрытые фалдами коротких рукавов, сжимая гриф и удерживая смычок, обычно двигались энергично, отчего ее по-женски дряблый трицепс трясся, как желе на тарелке в знаменитом спектакле Стрелера.

Начало у струнных было вполне удачным – по жесту Андрея все вовремя вступили, и он уже предвкушал развитие этой части, которую обожал. В ней как будто сосредоточилась вся нежность этого несовершенного мира. Андрею чудился образ Дианы. Чувственные волны струнных звуков разливались все шире и подхватывались духовыми. Его соло должно было незаметно и вдохновенно продолжить эту нежность и нести дальше. Но этого не получилось – две скрипки отставали, не говоря уже о «любимой» виолончели.

– Стоп… Еще раз. Вы вместе вообще умеете играть? Пробовали когда-нибудь? Советую начать сейчас же, а то так и упустите в жизни самый главный навык оркестранта. Элла, а к вам особая просьба, пожалуйста, не надо заглушать остальных.

Андрей старался сохранять вежливость и спокойствие даже после того, как услышал знакомое Эллино ворчание. В ответ кто-то прыснул от смеха.

– Итак, не отвлекаемся.

Он изо всех сил попытался играть роль бесстрастного дирижера. Поднял руки, чтобы все приготовились. Вновь скрипки вступили относительно аккуратно, как и в первый раз, духовые влились уже получше, и Андрей с большей уверенностью заиграл свою сольную партию. Но там, где оркестр к нему присоединяется, вновь не получилось синхрона. Продолжать было невозможно.

– Ну что ж, видимо, придется здесь и заночевать. Время у всех есть? Если что, у меня навалом. Еще раз.

Попытки повторялись и повторялись. Музыканты вроде бы прислушивались к его замечаниям, но всякий раз добавлялась новая проблема. Расхождения продолжались, piano было не тем, чего добивался Андрей, и вместо нежнейшего томления получались сухие ходульные фразы.

Да они тут почти все – Машеньки, только им посчастливилось прорваться, и теперь они гордо называют себя музыкантами. Их же и близко к профессии подпускать нельзя!

Андрей закипал. Попробовать другую часть? А толку? В третьей все еще сложнее. Да и переключаться не хотелось, хотелось добиться результата.

– Ничего, сколько надо, столько и будем работать. – И нервно добавил: – В конце концов, и медведи в цирке ездят на велосипедах…

– На мотоциклах, – поправил его кто-то из задних рядов.

Раздались нервные смешки.

– Вот видите, даже на мотоциклах. Что ж мы с вами, хуже медведей?

Он поднял руки в привычном жесте, но тут раздался грудной голос Эллы:

– А вам не кажется, уважаемый Андрей Владимирович, что тон, который вы выбрали для общения с музыкантами, в принципе недопустим?

– Ах, вам не нравится мой тон! А ваша игра вам нравится, позвольте спросить?

– К моей игре претензий не было, пока не пришли вы. А я, между прочим, в оркестре со дня его создания… В отличие от вас.

– То, что вы здесь дольше всех, не дает вам права плохо играть и не слушать дирижера и коллег.

– Я знаю свои права, и не вам мне на них указывать.

– А свои обязанности вы тоже знаете? Может быть, пора становиться зрелым оркестрантом, а не играть как нерадивая студентка?

– Ну знаете ли, мне не столько платят, чтобы выполнять все прихоти начинающих гениев, – Элла решительно повела плечом, откидывая волосы.

– Так, ясно… Кстати, здесь сегодня Лев Моисеич? – обратился Андрей к Лизе.

Внутри у него все горело.

– Обычно в это время у себя, – проговорила Лиза дрожащим голосом, на ее щеках проступил робкий румянец.