Пять дней отдыха. Соловьи

Сергей вскочил, сжимая черенок лопаты, и, ничего более не видя, раздирая в крике рот, побежал. Он выскочил на дорогу, наткнулся на опрокинувшийся мотоцикл. Бросилась в глаза обтянутая зеленым сукном спина немца, вывалившегося из коляски. Сергей с маху всадил в эту спину лопату. Она стукнулась о мягкое, соскользнула. Сергей ударил еще раз и еще и бил, пока под лопатой не осталось нечто рыхлое и бесформенное. Он чувствовал, как оттащили, дернув за плечо. Сергей опять было вскинул лопату, но чужая рука ухватилась за черенок, и Сергей увидел широкое, скуластое лицо моряка, того самого, что просил у него закурить.

— Ты что мертвяка-то! — сказал моряк. — Эх, салажонок.

Сергей посмотрел на опрокинутый мотоцикл, на искореженный труп немца и почувствовал, какими липкими, холодными стали руки. Подступила тошнота. Он едва справился с ней, отвернулся и увидел дорогу. Два мотоцикла горели, освещая ее ярким пламенем. А всего мотоциклов было пять — порубанные, изувеченные. Ребята стояли возле них с лопатами в недоуменном оцепенении, смотрели, как моряки снимали с убитых автоматы. Они переворачивали трупы, будто делали обычную работу. Карабины их были перекинуты через плечо, а гранат на поясах не было.

— Четверо сюда! Помочь! — услышал Сергей за спиной хриплый голос Чухонцева. Он быстро обернулся на оклик. Возле кювета лежал политрук Можаев. Лицо его было неестественно бледно, искажено гримасой и без очков казалось совсем беспомощным. Гимнастерка была разорвана. Рыжий санинструктор роты наклонился над ним, перебинтовывая грудь. Сквозь бинты быстро выступали и расползались темные пятна. Чухонцев был тут же, держал пистолет в руках.

— Ну, что стоишь? — крикнул он Сергею.

Сергей подбежал. Еще несколько человек сорвались с места.

— В подводу политрука. Быстрее!

— Осторожно берите, — заикаясь, говорил санинструктор. — Осторожно!

Можаев застонал, заскрипел зубами. Большие губы покрылись пеной. Сергей подхватил его голову, ощутив в ладонях жесткие волосы. Санинструктор суетился рядом.

— Несите, несите! — чуть не плача, беспомощно выкрикивал он.

— И этого в подводу! — скомандовал Чухонцев.

В кювете лежал Иванушка. Желтые зубы оскалены. Голова неестественно подвернута. Рука цепко зажала черенок лопаты. Около него стоял на коленях Суглинный и молча глядел в застывшее лицо. «Убили», — мелькнуло у Сергея.

— Иди! — толкнул его в спину санинструктор.

Светало. Небо над лесом пожелтело, дымный сумрак пополз над деревьями. Сергей и еще четверо несли политрука к подводе, стараясь ступать осторожно, чтоб не споткнуться о коренья. Он все время видел лицо Можаева, впадинки на тонком заостренном носу от дужек очков, редкие ресницы, коричневые конопушки на лбу, и теперь это лицо казалось другим, не таким, какое он знал раньше. Искаженное болью, с почерневшими губами, оно в то же время было мягким и неожиданно добрым. Сергею захотелось обтереть выступившие на щеках Можаева капли пота, но руки были заняты, и, почувствовав свою беспомощность, Сергей всхлипнул, но без слез, нервно и тяжело.

Можаева донесли до пустой подводы, уложили. Санинструктор склонился над ним с пузырьком. В другую подводу положили мертвого Иванушку.

Сергей огляделся. Изя Левин стоял, прислонясь к дереву. Слезы текли по его худому лицу. Шишкин сосредоточенно тряс Левина за плечо. Сергей не мог понять, для чего он это делает, и хотел было направиться к ним, но из-за кустов выскочил Калмыков. На щеке его сочилась свежая царапина, глаза возбужденно блестели.

— Серега! А черт, как мы их здорово!..

Калмыков говорил, захлебываясь, поблескивая золотой коронкой. Воровато огляделся по сторонам, схватил Сергея за руку, потащил за куст и хлопнул себя по животу.

— Порядок!

Он полез за пазуху и вытащил оттуда плоскую флягу, быстро открутил пробку и подмигнул.

— Хлебни.

— Что это?

— Черт его знает, то ли ром, то ли коньяк. У немца стибрил… Да ты пей, не бойся. Я попробовал. Сладковата, но вообще крепкая зараза! Пей! Знаешь, как хорошо.

Сергей отпил сразу большим глотком. Обожгло горло, тепло начало разливаться по телу.

— Закуси, — Калмыков сунул ему корку хлеба. — Морячки себе таких целый вещмешок набрали. Ух, сильны ребята. Не они бы… Хочешь еще?

Сергей вспомнил о Левине.

— Обожди-ка, — сказал он Калмыкову, налил из фляги в пробку. — Пойдем.

— Флягу притырь, — испугался Калмыков.

Сергей подошел к Левину, отстранил Шишкина.

— Пей. Лекарство! — приказал он.

Левин послушно взял пробку, заранее сморщился, выпил и перестал всхлипывать. Мимо, гулко топая сапогами и все еще держа пистолет в руке, пробежал Чухонцев.

— Ну, чего встали? — крикнул он на ходу. — Вперед, вперед, подтянуться всем!

Рота быстро двинулась по лесной дороге, чтоб подальше уйти от большака, на котором остались мотоциклы и трупы немцев. Скорее всего это были разведчики, за ними могли прийти танки.

Свернули на просеку. Стало совсем светло. Зоревой лес был тих, окроплен росой, в глубине его сонно и лениво что-то ворочалось.

Шли молча. Только Суглинный, шагая рядом с Сергеем, все вздыхал и говорил:

— Горе-то какое, горе. У Ивана баба да трое детишек. Беда!