Пять дней отдыха. Соловьи

В это время она словно отдалилась от него, ушла на расстояние, и он понял… Прежде Сергей видел в ней только мать, принимал все, любил и не задумывался над тем, что у нее могла быть своя жизнь. А теперь он взглянул как бы со стороны и увидел женщину, молодую, с гладким, без морщин, лицом, и все: и то, как она поправляла волосы, и как были подкрашены ее губы, оставившие помадный след на мундштуке папиросы, как были подведены тонкой линией брови, — все это, прежде почему-то не замечаемое им, бросилось в глаза и возбудило брезгливую жалость. Она так внезапно и остро прорвалась в нем, что Сергей чуть не захлебнулся от боли. Но эта-то боль и заставила его опомниться. Он нервно потянулся к ее руке, сжал в своей ладони:

— Мама!

Она посмотрела на него открыто, тем своим особенным взглядом, в котором смешивались ласка и строгость.

— Когда-то мне надо было тебе это сказать.

Он вспомнил, как била она его по рукам логарифмической линейкой за портрет отца. Догадка, которая раньше никогда не пришла бы к нему в голову, удивила его.

— Ты любишь отца?

Мать выдернула руку из его ладони, нахмурилась, достала новую папиросу, закурила.

— Я тебе это рассказала еще и вот почему, — сказала она сразу изменившимся деловым тоном. — У тебя есть сестра. Я ее никогда не видела. Зовут ее Зина.

Странно, но это новое открытие не удивило его, он отнесся к нему равнодушно. Какое ему дело, что есть какая-то Зина, которую ни он, ни даже мать не видели. Для него было удивительным совсем другое: то, о чем он так внезапно догадался.

— Ну, что же, — вздохнула мать. — У нас еще осталось шампанское.

Она сама наполнила рюмку, чокнулась с ним, медленно выпила. Сергей очень любил ее в эту минуту, потому что вдруг понял, что только такая, как она, могла ему все рассказать и объяснить.

— Все равно он не должен был тебя бросать, — сказал Сергей. — Ты очень хорошая.

— Все-таки ты еще мальчишка, — улыбнулась мать. — И я рада этому.

Они посидели за столиком, глядя на реку, на плывущие огоньки, слушая умиротворенный городской шум. И весь мир вокруг был наполнен теплом и завораживающим целомудрием.

Вот так все началось и так запомнилось Сергею. А через полгода мать снова заговорила об отце. Но это уж было не в сквере на набережной, а дома, зимой, когда пуржило во дворе и в окно сыпало мелким снегом.

Сергей думал сначала, что матери нездоровится. Всю неделю она ходила хмурая, глаза у нее запали, под ними появилась нездоровая синева. Придя с работы, она набрасывала на себя старый пуховый платок и сидела за своим столом, перебирая бумажки, зябко ежилась, хотя топили в доме хорошо и в комнате стояло ленивое тепло. Так и в тот вечер сидела она, много курила. Сергей готовил уроки, с беспокойством поглядывал на нее. Он говорил уже ей, что надо бы сходить к врачу, а не работать с утра до ночи. Мать отмалчивалась. Неожиданно она повернулась к Сергею и сказала:

— Знаешь, Сережа, мы не сможем сшить тебе нового костюма.

Он отложил ручку. Костюм ему давно собирались шить, потому что старый совсем износился, пиджак стал коротким — руки торчат из рукавов.

— Ты не получила премиальных?

— Я получила, но мне пришлось отослать их Зининой матери.

Сергей понял, о ком она говорит, и ждал, чтоб она объяснила.

— Дело в том, — сказала она глухо, срывающимся голосом, — что дней десять назад арестовали твоего отца.

Смысл ее слов не сразу открылся ему. Он увидел ее отяжелевшие глаза, сразу опавшие щеки.

— За что? — спросил он.

— Не знаю… Он был отличным инженером. Но я не видела его столько лет. Все могло быть за эти годы. Только… — Лицо ее некрасиво сморщилось, дернулись щеки, и она, глотая слова, сказала шепотом: — Только… это не похоже на него.

Сергей думал, что она сейчас расплачется, но она справилась с собой, судорожно вздохнув, и опять стала говорить, как прежде, спокойно.

— Зинина мама еще не устроилась на работу… Она вообще не работает лет пять. А Зина заболела, ее положили в больницу. Поэтому мне пришлось выслать им премиальные. Ты потерпи с костюмом, Сережа.

«При чем тут костюм», — сердито подумал Сергей. Он не пижон. Может проходить и в старом, не велика беда. Сергей посмотрел на фотографию отца. Лихая кожанка нараспашку, вздыбленные ветром волосы, прямая трубка в жестких крутых губах. Сергей вдруг почувствовал неприязнь к этому человеку, которого и не знал совсем, но который нет-нет да и врывался в их жизнь. Наверное, Сергей не смог скрыть своих мыслей. Мать выпрямилась на стуле и посмотрела сурово.

— Ты не должен о нем плохо думать.

Сергей не ответил. Мать вскочила и, топнув ногой, прикрикнула:

— Я не разрешаю тебе!

Мать прошла по комнате, зябко подергивая худенькими плечами под платком и быстро-быстро потирая руки. Наверное, ей самой было неприятно, что она так крикнула. Она походила из угла в угол, остановилась возле Сергея и сказала с виноватой сдержанностью:

— Я бы тебя попросила, Сережа… Напиши Зине.

— Но ведь мы…

— Незнакомы? Чепуха. Вы брат и сестра. Ты это должен запомнить. Я очень прошу: напиши ей…