Пять дней отдыха. Соловьи

Замятин держал Лену за руку, так ему легче было идти. Он не видел ни машин, ни прохожих: пустынная улица, дома с решетчатыми оградами, чужими гербами, как из старинных сказок, и небо синее, с реденьким серым налетом. Стук шагов. Их слышно далеко: одни твердые, мужские, другие — как редкая дробь барабанщика.

«…Она очень ждала меня. Я сразу понял, как она ждала, поэтому поцеловал. Мы можем идти и молчать до ночи, а потом до утра. Она меня любит. Я это знаю. А ведь меня никто не любил по-настоящему. Ни Клара, никто. Это странно, что так случилось. Были просто встречи. Девушка во время войны в школьном подвале… Может быть, потом она меня полюбила бы. Но тогда была война. Я даже не знаю, как зовут ту девушку. Однажды мне очень хотелось разыскать ее. Это было после Клары. Но я понимаю: прошло много лет. Ведь девушка — это в сорок первом. Я даже забыл ее лицо. Кажется, она была очень похожа на Лену. Честное слово, похожа. Она была первой, поэтому я хотел ее разыскать. Первое всегда остается на всю жизнь. Даже если ничего не было, то потом придумываешь и сам веришь, что это было настоящим. Человек не хочет верить, что прожил без любви. А ведь много людей живут без любви. Теперь я это знаю. Они ловко обманывают себя. Потом понимают, что обманывали, но ни за что не хотят признаться. Уж очень обидно. Так у меня было с Кларой. Но сейчас совсем другое. Я чувствую, что это совсем другое…»

— Вон и Никитские, Сергей. Мы свернем на Тверской бульвар, правда, он не очень мне нравится. Но зато потом Страстной, Петровский, Цветной… А вот в этом магазине я всегда покупаю маслины. Ты любишь маслины?

— Только с пивом.

— Я еще совсем не знаю, что ты любишь.

— Все, даже манную кашу.

— А я ее терпеть не могу. Зато у меня очень здорово получается борщ. Даже мама хвалит… Глупый у нас разговор…

— Плевать.

— Хорошо… Только потом я буду вспоминать и терзаться, что так вела себя с тобой.

— Тогда будем молчать.

— Но я когда молчу, то тоже разговариваю с тобой.

— И я.

— Значит, ты слышишь?

«…Ну, тогда слушай. Я тебе еще расскажу про себя… Только мы пройдем этот памятник Тимирязеву. Правда, он очень мрачный? Стоит, как монах. А ведь он, говорят, был веселым человеком, его любили студенты и матросы. Памятник не должен быть надгробием. Верно?.. Ох, какой бульвар. Сегодня тут не только пенсионеры. Я слышала: прежде по воскресеньям на Тверском играл духовой оркестр. Любимое место гимназистов и гимназисток. Теперь его прочно отвоевали пенсионеры. Чуть потеплеет, слетаются со всех концов, как грачи. Режутся в козла, играют в шахматы. Мой отчим тоже иногда сюда приходит. А ведь хорошо, что нет духового оркестра.

Да, так слушай. Я тебе расскажу про весну. Мне кажется, что видела я ее по-настоящему один раз, когда была в пятом классе. Я жила совсем одна. Мама очень болела, и ее положили в больницу. Отчим еще служил и был в Латвии. Я себе сама готовила. Суп подогревала на сковородке. Представляешь?.. Не знаю почему, но в ту весну я видела очень многое и чувствовала ее по-настоящему, каждой клеточкой. Вот уж сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как набухали почки на березе у нас во дворе. Каждый день они становились все больше, а потом лопнули, и все ветки стали слабо-зеленоватые и темно-серые. Во дворе еще не соскребли снег с асфальта. За зиму накопился толстый слой полосатого льда. А потом были ручьи… Сейчас нет совсем ручьев, потому что весь снег вывозят. Я даже не могу тебе рассказать, какая это была весна. Я вдруг сделалась очень серьезным ребенком. До этого была самой отпетой хулиганкой. Лазила по пожарной лестнице на крышу с мальчишками. С дворничихой ругалась. Один раз с ребятами стащила у нее водку. Ужас! Мы ее выпили в котельной. Ух, какая гадость! Но я, дуреха, глотнула назло всем мальчишкам, которые хвастались. Потом залезла на нашу березу и оттуда свалилась. Покалечила ногу. Помнишь шрамик? Ты его еще потрогал и спросил: „А это что?“ Я тогда была злой. Думала: „Вот ведь настырный какой!“ Ты не сердись… Да, в ту весну в пятом классе я стала серьезной. И не знаю, почему. Никого ведь не было рядом. Потом были другие весны, но уже хлопотные, беспокойные. То готовишься в школе к экзаменам, то в университете к сессии. А сегодня я опять вижу весну…

Вот и Пушкин. Здравствуй, Пушкин! Смотри: у ног его цветы. Здесь всегда цветы. Только я ни разу не видела, кто их кладет. Наверное, это делают ночью, чтоб никто не видел, незнакомые, добрые люди. Помнишь, как у Бунина: „С благостной задумчивостью высился Пушкин“. Мне это очень понравилось… В „России“, кажется, идет что-то новое. Но мы не пойдем. Нет, мы никуда не пойдем. Мы будем просто бродить по бульварам… Что же ты все молчишь?»

— Хочешь, мы посидим у Пушкина?

— Ты устала?

— Что ты!.. Жалко, что уходит солнце. Скоро потемнеет и зажгутся фонари. Нигде нет таких фонарей, как возле Пушкина.

— На Неве тоже чудесные фонари. И на Марсовом поле.