Пять дней отдыха. Соловьи

И неожиданно для Замятина лицо его обрело резкие, тяжелые черты, и ухмылка больше не была расплывчатой. В ней появилась определенность: Павел смеялся над ним, смеялся с издевкой, словно ходячий монумент, глядящий свысока на копошащихся людишек. Он смеялся во весь свой профессорский рот, внутренне надрываясь и закатываясь от хохота, потому что понимал, что любого опутает паутиной слов, из которой уж невозможно будет выбраться и разобрать, где главное. И увидев это, Замятин понял, что вся твердость Павла и сановитость были лишь бронированным щитом, укрывающим душевное одиночество.

— А ведь мне тебя жаль, профессор, — сказал Замятин. — Одинокий ты человек. Страшно одинокий… Ты думал когда-нибудь о смерти?

Павел внимательно посмотрел на него, поднялся, одернул свой новый синий костюм и быстро стал собирать в папку какие-то бумажки.

— Не устраивай театра, Серега, — ответил Павел. — Зачем это тебе нужно?

— Если ты не уйдешь от Зины, она от тебя уйдет. Может быть, уже ушла.

Павел отшвырнул от себя папку. Лицо его сразу отяжелело. Руки сжались в кулаки, оперлись о стол.

— Не уйдет! — резко сказал он и стукнул обеими кулаками о стол.

Замятин не выдержал, усмехнулся.

— Это и есть твое понятие о наивысшей свободе?

— К черту! — Его широкое лицо набухло, как перезревший помидор, лысина покрылась испариной. Эта перемена была молниеносной. — Не уйдет! — еще тверже повторил он. — Ты поможешь?

— Боюсь, что уже помог.

— Не советую. Ноги обломаю! — Он опять хохотнул. И этот хохоток прозвучал с надменной злостью.

Замятин понял, что ему больше нечего тут делать, и приподнялся, чтоб уйти.

— Подожди!

Окрик был властный, крутой, как команда. И он подстегнул Замятина. Все в нем собралось, напружинилось.

— Зачем тебе это надо? — захрипел Павел.

— Когда в доме пахнет трупом, его выносят, — уж больше не сдерживая себя, ответил Замятин.

— Трупом?.. А чего ей не хватает? Муж с чужой бабой переспал? Ха! Трагедия! Вонючий идеализм!..

— Ты сам знаешь, что не только в этом дело. Ей не легко жилось.

— А мне, мне легко жилось?

Он рванулся из-за стола и пробежал по мягкой ковровой дорожке.

— Я своими руками… Горбом! Попробуй, покрутись с мое! Одному улыбнись, другому дай в зубы… Да что ты можешь понять! «Одиночество», «семья» — красавцы слова для школяров. Я тебя в открытую, а ты слюнявыми словечками обставился… «Нет семьи! Чужие!..» Да, может, у меня последнее, что осталось, так это Аленка и Зина. Куда я уйду?.. Только в ад, к черту!

Замятин смотрел, как он бушевал, и злость его растворялась. Павел был просто жалок. Они никогда не поймут друг друга, нет, не поймут. Павел прошел к своему столу, вынул из кармана свежий, аккуратно сложенный платок, утер им лицо и устало сказал:

— Ну, поиграли, и хватит.

И в это время Замятин отчетливо увидел его глаза, усталые, с набухшими багровыми подтеками под ними. Теперь не было в этом медведе ни прочности, ни осанки. «Груда обломков, — вспомнил Замятин, — живой покойник». Ему больше было неинтересно с этим человеком.

— Ладно, — сказал он. — Я поехал…

— Счастливого пути, — тихо ответил Павел.

Замятин пошел к выходу, чувствуя на себе его взгляд, и этот взгляд был ему неприятен, хотелось быстрее от него освободиться.

Он торопливо прошел через приемную.

— Алло! — окликнула его девушка. — А ваши золотые слитки?

Он совсем забыл про чемодан. Пришлось вернуться к столу. Девушка на этот раз приветливо улыбалась.

— Она и вправду была вкусная, — показала девушка на скомканный конфетный фантик.

— В следующий раз я привезу вам килограмм.

— А когда будет следующий раз? — кокетливо улыбнулась она.

— Этого не знает даже ваш профессор, — кивнул ей Замятин.

Москва по-прежнему бурлила весенним уличным потоком. Замятин сразу нырнул в него, как в кипящую бездну. И все случившееся в кабинете у Павла сразу осталось где-то далеко позади. Толпа понесла Замятина с собой, и он радостно отдался ее течению.

«Позвоню тебе сейчас. Ты ждешь? Я позвоню!» — пело в нем.

Он увидел поблескивающую стеклом будку телефона-автомата, вскочил в нее, плотно прикрыл за собой дверь. Это была обыкновенная телефонная будка. Стена, на которой висел громоздкий светлый аппарат с диском, была густо исчеркана номерами, карандашными надписями, рожицами. Замятин вынул монетку. Сейчас он опустит ее, снимет трубку и услышит голос Лены. «Здравствуй», — скажет она. А дальше?.. Что же дальше?..

Он поднял руку, но словно кто-то незримый ухватился за нее. И всплыл пустой перрон вокзала. Одинокая девушка, стоящая на нем. Хвост уходящего поезда… Разлука. Еще одна разлука. Только для этого он ей позвонит?

Надписи плясали на стене, кривляясь и смеясь.

Одинокая девушка на перроне…

Замятин выскочил из кабины, словно его вытолкнули оттуда. С железным лязгом стукнула дверь.

Вагон уютно покачивало. Горели белые плафоны в коридоре. Сквозь тонкие стенки купе было слышно приглушенное похрапывание пассажиров. Замятин стоял у окна. Дымные, смутные видения мелькали за стеклом, но он и не вглядывался в них.

«Ты поймешь, почему я не позвонил?»