Читаем Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара полностью

…Сидя в здании на Охотном Ряду, точнее, проспекте Маркса, с его скрипучими – доремонтными – коридорами, помнившими еще Байбакова и Косыгина, Нечаеву приходилось решать удивительные вопросы отнюдь не реформаторского свойства. Есть одна симптоматичная история, демонстрирующая весь абсурд и хаос ситуации, которую Анатолий Чубайс пересказывал примерно так: «Вламывается к Нечаеву какой-то мужик. Приемная говорит: „Не можем удержать“. Мужик в полуистерике, галстук наперекосяк: „Немедленно, я вас умоляю, срочно, выпишите мне 350 килограммов ниобия“. Нечаев лихорадочно соображает: что это? Что с этим ниобием делают – улицы мостят или в космос отправляют? Как его выписать? Куда? Зачем? Или это вообще что-то радиоактивное, из чего атомные бомбы делают? А мужик-то такой взмыленный: „Я прилетел к вам сейчас из Игарки, через полчаса самолет, немедленно выпишите!“ Выписал на всякий случай. Потом стал разбираться, что выписал. Оказалось – не страшно».

Третья пятилетка, 1992–1997

Буря и натиск

1992 год начался в ноябре 1991-го.

15 ноября правительство собралось на свое первое заседание под председательством президента-премьера. В зале заседаний Политбюро – четвертый этаж серого здания на Старой площади. Можно назвать этот синклит «расширенным правительством», потому что в его заседании участвовали не только члены кабинета. Но и, например, государственные советники РСФСР – академик АН СССР, директор Новосибирского института экономики Александр Гранберг; Сергей Шахрай, юрист, выполнявший самые разнообразные функции, в скором времени – один из авторов Беловежского соглашения; Алексей Яблоков, биолог и эколог, член-корреспондент АН СССР. Все они активно высказывались в ходе заседания. Присутствовали и сотрудники администрации президента, включая ее руководителя Юрия Петрова и шефа секретариата президента Виктора Илюшина, ключевые заместители министров, в том числе «сидельцы» 15-й дачи Авен, Григорьев, Нечаев. Пресс-секретари – Ельцина и Бурбулиса – Павел Вощанов и Вячеслав Недошивин. Главные редакторы государственных газет (что создавало некоторую путаницу) – Валентин Логунов («Российская газета»), Валерий Кучер («Российские вести», которые слили потом с изданием умершего Совмина СССР «Правительственным вестником»; Валерий Николаевич был обаятельным человеком и запомнился сотрудникам афоризмами в стиле Черномырдина, например: «Я тебя посоветоваться позвал, а ты со мной споришь»); Александр Дроздов («Россия»), впоследствии исполнительный директор Ельцин-центра. И даже друг Ельцина Олег Лобов, которому доведется стать ненадолго министром экономики и злейшим врагом недобитых либералов, присутствовавший в качестве «председателя Экспертного совета при председателе правительства РФ». Ну и вице-президент РСФСР Александр Руцкой. Все вроде бы единомышленники, спорившие лишь по деталям решений.

Заседание было хорошо подготовлено, хотя все вопросы носили абсолютно алармистский характер. Гайдар выступал в роли второго лица, которому покровительствует первое. Ельцин был в отличной форме, очевидным образом включился с головой в работу, знал мельчайшие детали обсуждавшихся вопросов и очень-очень поддерживал Егора во всем. Явно они при личном контакте все эти проблемы и проекты документов многократно обсудили. В принципе всем было понятно, кто здесь главный и самый умный (с кем даже спорить толком не решались, потому что спор был бы интеллектуально неравный), а кто мощная и пока непробиваемая политическая крыша.

Станислав Анисимов, министр торговли и материальных ресурсов РСФСР, вошедший в правительство Гайдара, вспоминал: «…первое, что бросилось мне в глаза, – это обстоятельность и полное владение повесткой дня. Вопросов на обсуждение было вынесено очень много. Темп обсуждения был такой: на выступление – 10–15 минут, никаких лозунгов, никаких агитаций. Сказал – принимаем, не принимаем – отошел. Все! Когда я стал участвовать в работе над проектами указов, меня тоже восхитила сама обстановка организационной работы. Каждый вторник во второй половине дня до глубокой ночи продолжалось предварительное („бутербродное“) заседание правительства, где обсуждались подготовленные проекты указов. Была абсолютно свободная система обсуждений, шла полемика, шел спор, и в итоге приходили к какому-то согласию. Либо принимали, либо не принимали. Не принимали – откладывали на доработку, дальше на обсуждение выносили другой документ».

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное