Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

«В тех условиях, – делал вывод Илларионов, – отказ от немедленного полномасштабного освобождения цен грозил непредсказуемыми последствиями для страны».

К вопросу степени жесткости политики правительства в начале 1992 года мы еще вернемся – это ведь тоже дискуссионная тема: а была ли вообще «шоковая терапия»? Но важен вывод нынешнего критика Егора Гайдара Андрея Илларионова: «Главное, что удалось сделать правительству Е. Гайдара, – это восстановить макроэкономическую сбалансированность и, соответственно, управляемость экономикой. Только после этого (курсив мой. – А. К.) появилась возможность проведения вообще какой бы то ни было осмысленной политики».

О том, каким был первоначальный план 15-й дачи, писали Алексей Улюкаев и Сергей Синельников: «Программа реформ в ее первоначальном варианте связывала успех макроэкономической стабилизации с одновременным введением российской национальной валюты. Имелось в виду на первом этапе осуществить не либерализацию в полном смысле этого слова, а упорядочение, реструктуризацию и существенное повышение общего уровня цен – примерно так, как это сделало последнее коммунистическое правительство Раковского в Польше (Мечислав Раковский – глава правительства, реализовавшего первые либерализационные мероприятия, и последний руководитель Польской объединенной рабочей партии. – А. К.). При этом в течение некоторого времени, ориентировочно полгода, должна была сохраняться ситуация подавленно-открытой инфляции. А уже затем предполагалось осуществить полномасштабную либерализацию цен с одновременным включением мощного механизма макроэкономической стабилизации, основным элементом которого и стало бы введение российской национальной валюты, отсекающее внероссийские источники предложения денег».

Но уже на рубеже октября – ноября стало понятно, что так не получится. Не до «стадий» и постепенности в экономической политике тогда было. Время для этого было упущено еще в 1987–1988 годах. В конце 1991-го все выглядело как абсолютный императив: сначала либерализация, упорядочение бюджетной политики и сбалансированность, а также товары на прилавках. Потом – все остальное. В такие условия кабинет Гайдара поставила политика его предшественников.

Совершенно правильно postfactum писал Евгений Сабуров: «Необходимо так строить стратегический план, чтобы к этому же времени (началу реформ. – А. К.) другие действия, осуществленные ранее, уже работали бы на подъем. Искусство балансирования, может быть, главное искусство, которым должен владеть реформатор… Однако стало ясно, что реформа – это длительный, глубокий и гораздо более сложный, нежели первоначально казалось, процесс, в котором чисто монетарная политика воздействия на экономику является не началом пути, а его завершением. И началом, и сущностью реформы все-таки являются институциональные преобразования – создание негосударственной экономики, а это уже ломка не столько экономическая, сколько культурная». Но такой роскоши, как возможность, покуривая, проводить постадийные, постепенные реформы, у Егора не было. «Культурная ломка» проходила без всяких стадий, через колено. И не только в России, но во всех странах советского блока. С очень разной скоростью и степенью успешности.

К слову: именно отсутствие понимания социокультурных условий для проведения реформ тоже ставится в вину команде Гайдара. Ультралиберальные экономисты действовали, по сути, как марксисты, то есть были ориентированы на экономический детерминизм – первична экономика, все остальное вторично. И в этом смысле – бытие определяет сознание. Экономисты-реформаторы в лучшем случае имели контакты с социологами, до какой-то степени с юристами, потому что реформаторские акты нужно было облекать в нормативно-правовую форму. Но не с философами, не с историками. Впрочем, философы и историки мало чем могли помочь реформаторам, да и не было у них таких сложившихся сообществ, которые без малого 10 лет занимались именно проектированием будущего. Лев Гудков, выдающийся российский социолог из плеяды Юрия Левады, который как раз участвовал в некоторых семинарах гайдаровско-чубайсовской группы, вспоминал один из новосибирских семинаров 1988 года, организованных Татьяной Заславской: «В гостиничном номере допоздна, даже ночью, проигрывались казавшиеся ирреальными идеи. Что мне тогда было странным, так это разрыв между чисто экономической компетентностью (молодых экономистов – участников семинара, в частности Авена и Найшуля. – А. К.) в анализе различных хозяйственных аспектов и планов реформ и некоторым социологическим простодушием, грубостью или, точнее, – отсутствием каких-либо представлений о социальной реальности, разговор шел без всякого учета социального контекста, культурных особенностей советского человека, имперских традиций, или, как я бы сейчас сказал, негативного опыта адаптации к репрессивному режиму. Поражала установка на то, чтобы тематически все интерпретировать в понятиях рынка. Это был абсолютный экономический конструктивизм, что-то фантастическое…»