«Коммунист» очень серьезно занимался проблемой: Егор завел специальную папку, посвященную этой теме. Журнал подготовил материал о новой артели Туманова в Карелии, где она начала строить дороги – произошло это опять-таки благодаря позиции Лациса и Гайдара, который вывел главу упраздненной «Печоры» на зампреда правительства по строительству. Вот как об этом вспоминал Отто Лацис: «Артель выполнила втрое больше работ, чем государственный трест, имея столько же рабочих и вдесятеро меньше управленцев, чем в тресте. Гайдар послал в командировку в Карелию двоих внештатных авторов своего отдела – одним из них был, помнится, Константин Кагаловский (он вошел в команду Гайдара, затем стал представителем России в МВФ. –
Звонил Горбачев. Он выразился в том смысле, что журнал правильно поддерживает новую форму организации производства, но – «защищаете не того человека, которого надо защищать». Судя по всему, в битву против Туманова включился Егор Кузьмич Лигачев.
Статью об артели пришлось снять из номера. Лацис отдал ее в «Известия», где она и была опубликована. А сама история стала иллюстрацией к тому, какая яростная борьба шла в советском истеблишменте и на какие компромиссы шел, маневрируя между элитными кланами, Горбачев.
Из мемуаров Туманова: «Со временем, когда Гайдар возглавит правительство России и начнет осуществлять реформы, как он их понимал, у меня будет решительное неприятие его экономической и социальной политики. Но это не мешает мне быть благодарным Отто Лацису и Егору Гайдару за их мужественное поведение в самые трудные для меня и артели времена.
Не могу умолчать и о поступке отца Егора Гайдара – контр-адмирала Тимура Аркадьевича Гайдара, человека, мною глубоко уважаемого. Когда „Социалистическая индустрия“ не постеснялась упрекнуть меня в том, что я выдавал себя за участника войны, якобы не будучи им, Тимур Аркадьевич пришел к министру обороны Язову с судовой ролью, взятой из архива Дальневосточного пароходства, где значилось мое имя как члена экипажа, который в 1945 году принимал участие в войне с Японией».
Здесь следует сделать небольшое отступление. Если не лирическое, то очень человеческое. Потому что, по сути дела, речь идет об еще одной эмоциональной и психологической драме. Многие из достойных людей, которым Гайдар помогал, с которыми работал, кого считал своими учителями, не приняли его реформы – будучи реформаторски настроенными, но в духе поздней перестройки и социалистического рынка. Союз можно было сохранить, социализм можно было сохранить, реформа могла пойти по более мягкому пути, она была примитивной по исполнению, говорили они и говорят те из них сегодня, кто еще жив.
Туманов – абсолютный рыночник – считал гайдаровскую реформу неправильной. Шаталин, оценивавший Гайдара как своего лучшего сотрудника, – тоже. Коллеги по работе и по семинарам в академических институтах 1980-х. И многие-многие другие. Думали, что можно было исправить советскую экономику и вообще все устройство поскрипывавшего на ветру перемен Советского Союза менее радикальными методами. Откуда-то удивительным образом возвращались даже представления о том, что социалистическую систему можно было оптимизировать в соответствии с экономико-математическими методами. Следовало двигаться медленнее и поэтапно.
Гайдар, может быть, и сам бы так считал: его статьи в «Коммунисте» и «Правде» не отличались радикализмом, он использовал тот язык, которым говорила экономическая публицистика тех лет. И, уж наверное, оказавшись идеологом реформ, если бы он видел возможности постепенных, градуалистских изменений, выбрал бы этот путь: сначала стабилизация, приватизация, создание рыночных институтов и «собственников-инвесторов» (термин экономиста Евгения Сабурова, занимавшего до Егора пост зампреда правительства РСФСР и тоже готовившего программу реформ) и лишь затем либерализация цен. Но такой возможности у Егора Тимуровича в 1991 году уже не было. Там, где можно было пойти на компромисс в силу политических ограничений, Гайдар-реформатор шел на него, и это ставится ему в вину уже с другого фланга. До сих пор. И даже с большим, чем раньше, рвением.