Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Разумеется, Гайдара больно ранила ожесточенная критика в той ситуации, когда он, возможно, ждал от старших товарищей поддержки. В феврале 1992 года он скажет в интервью Олегу Морозу для «Литературной газеты»: «Со всеми этими людьми мы долгие годы бок о бок работали, многие из них – наши учителя. У нас с ними есть профессиональное взаимопонимание. Но, видимо, такова специфика власти: когда ты к ней приходишь, все почему-то начинают считать тебя полным идиотом… Например, Николай Яковлевич Петраков объясняет нам, что нельзя было размораживать (цены. – А. К.), не накопив запас. Мне хочется спросить его: как можно было в реальной ситуации декабря, во-первых, не размораживать цены (они разморозились бы сами собой), а во-вторых, накопить какие бы то ни было запасы? Как это можно было сделать реально? Кого повесить, кого расстрелять? Кого простимулировать?»

Фрустрация в связи с крахом перестройки, развалом страны, трудностями переходного периода естественным образом заканчивалась поисками виноватого, того самого «человеческого фактора». Ну не может же быть такого, чтобы система, стоявшая несдвигаемым монолитом несколько десятилетий, вдруг развалилась сама. И виноватым оказался тот человек, который дал свое имя реформам. Соответственно, и личное отношение к нему бывших друзей, сослуживцев, коллег, учителей ухудшилось.

Реформы, с досадой напишет потом в мемуарах руководитель Гайдара-редактора Наиль Биккенин, начались с «нелегкой руки» сотрудников «Коммуниста», и особенно его экономического отдела. Дневник Игоря Дедкова начала 1990-х полон горьких и очень лично окрашенных замечаний в адрес Гайдара и людей, работавших в «Коммунисте», с которыми он проводил долгие часы в редакции и «Волынском», на рабочей даче спичрайтеров, и теперь оказавшихся в правительстве, например Улюкаева и Колесникова, ставших советниками Егора. Вина за сложности транзита перекладывалась на их плечи, персонифицировалась. Доставалось даже Лацису, стол и кабинет которого в «Коммунисте», переименованном в «Свободную мысль», унаследовал Дедков. Это отношение было характерно для всех, кто остался в журнале в 1990-х, а Гайдар совершенно об этом не подозревал.

Отто Лацис вспоминал о трагических днях для Игоря Дедкова: «Пришла болезнь, от которой Игорю не суждено было оправиться. Нужно было положить его в хорошую больницу, но требовались большие деньги, которых не было ни у семьи, ни у редакции „Свободной мысли“. Ответственный секретарь журнала Алексей Антипов позвонил мне с просьбой обратиться за помощью к Гайдару в надежде, что он сможет оплатить лечение Игоря из средств института (Института экономической политики. – А. К.). Когда я позвонил, Гайдар даже не дал мне договорить: для Дедкова все необходимое будет сделано. А я опять задумался: почему из журнала не обратились к Гайдару напрямую?.. Почему они сомневались в ответе на свое обращение и решили привлечь меня?»

Собственных соратников Гайдар не смог убедить в своей правоте. Да и какие аргументы имели бы силу? Период реформ оценивался и воспринимался эмоционально, а не рационально. Но неужели Гайдар ничего не объяснил «своим» про суть советской экономики, шедшей ко дну? В статьях в «Коммунисте», которые одобряла редколлегия, читали сотрудники редакции, руководители страны, широкая аудитория подписчиков и покупателей, он показывал катастрофическое положение экономической системы, предъявлял доказательства и аргументы, демонстрировал, что и как должно быть иначе. Но все равно не был понят.

Егор не принадлежал к числу самых известных экономических публицистов, гремевших на всю страну, таких как, например, Василий Селюнин, Николай Шмелев или тот же Отто Лацис. Он был выходцем из академической среды, не публиковался в вошедших в моду сборниках, поучаствовав лишь в одном из них, и то не самом популярном («Не сметь командовать!»). Его путь из академической науки в практическую политику был коротким и быстрым – в соответствии с ускорявшимся временем. Благодаря «Коммунисту» и «Правде» он не только отточил свое перо, но и показал устройство и механику советской экономики в разрезе. Отчего, впрочем, лишь усиливалось ощущение тревожности – как же эта экономика ухитряется работать. А она уже и в самом деле не очень работала.

Экономика нулевого цикла – так Ярошенко и Гайдар характеризовали советскую экономическую систему в статье «Нулевой цикл», опубликованной летом 1988-го в «Коммунисте». Котлован Андрея Платонова – символ этой экономики. В него закапываются деньги и усилия. Это исторически нагруженный знак тяжелого, иногда подневольного труда, симптом гигантомании, имитация реального хозяйствования. Выкапывание ямы, как и ее закапывание, – это тоже рост ВВП, только затратный и бессмысленный.