Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

У путчистов не было экономической программы. Их заявление – с трагическими ламентациями и драматическими констатациями («Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность») – они могли бы адресовать сами себе. Под их рассуждениями о том, что «если не принять срочных и решительных мер по стабилизации экономики, то в самом недалеком времени неизбежен голод и новый виток обнищания, от которых один шаг до массовых проявлений стихийного недовольства с разрушительными последствиями», могли бы подписаться все руководители партии, правительства, союзных республик, да и сам Горбачев. Просто понимание «решительных мер по стабилизации» у всех было разное.

19 августа 1991-го Егор Гайдар с семьей был на даче в Красновидово, в отпуске, где начал работу над новой книгой. Утром его разбудила жена Мария Аркадьевна, которая первой услышала заявление Государственного комитета по чрезвычайному положению, трагически-возвышенно, в духе Левитана, зачитанное диктором Кирилловым. Само заявление и последовавшее за ним Обращение к советскому народу отдавало не цыганщиной, но сталинщиной. Отправляясь на рейсовом автобусе в Москву, Гайдар уже в транспорте начал набрасывать заявление Института.

«Сотрудники уже собрались, – вспоминал Гайдар. – Говорю, что… во всей этой затее ГКЧП просвещенным рыночным авторитаризмом в стиле Дэн Сяопина и не пахнет». К этому времени для Егора стало очевидным, что единственная сила, способная противостоять контрреформаторскому тренду, – это Ельцин. О чем он и сказал коллективу Института. И начал действовать в соответствии с этой установкой.

22 августа Ярошенко поговорил с Гайдаром о путче и по причине автоматического действия журналистского рефлекса записал его на пленку. Из этого разговора следует, что, когда Егор ехал с дачи в Институт, он был уверен: все, кто оказался на работе, арестованы. Никто арестован не был, но начальник международного отдела встретил одного из сотрудников ехидной фразой: «Ну что, ребята, отъездились?»

Гайдар начал обзвон тех старших товарищей, кто мог располагать хотя бы какой-то информацией. Егор позвонил Шаталину – он был куратором Института со стороны Академии наук. Станислав Сергеевич уехал в Президиум АН. Позвонил Петракову. Тот уехал в Моссовет. Позвонил Олегу Ожерельеву, помощнику Горбачева по экономике. Тот оказался на работе, телефон не был отключен, однако не знал вообще ничего – только то, что сообщили по радио. Потом – звонок Чубайсу в Ленгорисполком. «Колыбель революции» заговорщиков не испугалась, милиция сохранила лояльность Ленсовету, Собчак едет из Москвы в Питер. Следующий звонок – Алексею Головкову, в аппарат еще лично незнакомого тогда Гайдару Геннадия Бурбулиса. Рассказывая об этом эпизоде Ярошенко, Егор обронил фразу: сообщил Головкову, что «готов всячески сотрудничать с российскими властями. И в том числе принять некие предложения, которые они мне сделали за пять дней до переворота, войти в какой-то этот самый российский комплот».

Значит, предложения поработать с российскими властями уже поступали, еще до работы над программой реформ.

Сели писать «экспресс-анализ экономической части программы путчистов». Документ получился эмоциональным и резким по тону, он был передан в образованную тогда по случаю «Общую газету», объединившую сразу несколько редакций, не поддержавших путч, и в молодое агентство «Интерфакс». Подписи поставили Гайдар, Машиц, Нечаев, что – в зависимости от дальнейшего хода событий – можно было бы считать небольшим расстрельным списком. И в этот список попросил внести себя зам по хозяйственной части Николай Головнин. Своего товарища по «Коммунисту» Гайдар пытался беречь, как и через два с половиной месяца, при формировании правительства. Но и тогда, осенью 1991-го, Головнин попросил не страховать его от неприятностей и был назначен заведующим секретариатом вице-премьера, ответственного за реформу экономики.

Текст, который сводили Гайдар и Нечаев, назывался странно – «Экономическая программа хунты», но в тот момент было не до нюансов:

«Официальные документы военной хунты, пришедшей к власти в результате переворота 19 августа 1991 года, а также выступление членов хунты на пресс-конференции дают основание сделать первые выводы об основных чертах предлагаемой ею экономической „Программы“.

В их числе можно выделить:

1. Страстное желание возложить на кого угодно, кроме себя, ответственность за нынешний экономический кризис. Больше того, сделать его трамплином для захвата власти. Никто не несет большей ответственности за нынешний финансовый и общеэкономический кризис в стране, чем нынешний Премьер-Министр, а до того Министр Финансов СССР В. Павлов, яростные лоббисты аграрного и военно-промышленного комплекса В. Стародубцев, А. Тизяков, О. Бакланов, В. Крючков и Д. Язов.

Правительству, которое само повысило закупочные, оптовые и розничные цены, в результате чего были нарушены все ценовые пропорции, в т. ч. ценовой паритет между городом и селом, понадобился военный переворот, чтобы „в недельный срок найти способ их упорядочить, заморозить и снизить“.