Пять поэм

Лейли? — Да нет! То узница в темнице.
И все-то ей мерещится и мнится,

Что где-то между милых строк письма

Надежда есть, сводящая с ума.

А муж стоит на страже дни и ночи,

Следит, и ждет, и не смыкает очи.

У самой двери тщетно сторожит,

Видать, боится, что Лейли сбежит.

И что ни день, готов из состраданья

Отдать ей жизнь, не поскупиться данью.

Но мрачно, молчаливо и мертво

Сидит жена, не глядя на него.

И удалось однажды ускользнуть ей

От зорких глаз и выйти на распутье:

Быть может, тот прохожий иль иной

О милом весть прослышал стороной.

Так и случилось. Встретился, по счастью,

Ей странник-старичок,[270] знаток по части

Всесветных слухов и чужих вестей.

Он сообщил красноречиво ей,

Что пламя в сердце друга, в сердце страстном —

Как бушеванье волн на море Красном,

Что брошен он в колодец, как Юсуф,

Что бродит до рассвета, не уснув,

И в странствиях «Лейли, Лейли!» вопит он.

И для него весь мир Лейли пропитан,

И кара и прощение — Лейли,

И всех дорог скрещение — Лейли.

«Я та Лейли, — в ответ она вскричала,—

Я жизнь его годами омрачала,

Из-за меня он теплился и гас.

Но есть, однако, разница меж нас:

К вершинам гор ведет его дорога,

А я — раба домашнего порога».

И, вынув серьги из ушей, Лейли

Швырнула дар прохожему: «Внемли!

Не откажись за жемчуг мой от службы!

Ступай к нему, найди предлог для дружбы

И в наши приведи его края,

Чтобы на друга поглядела я,

Оставь его в любом укромном месте.

Все может быть. Сюда приходят вести

О сложенных им песнях. Может быть,

Он не успел и старые забыть.

А может быть, еще другие сложит

И дальше жить мне песнями поможет».

И полетел, как вихрь, ее гонец

По людным рынкам, по краям безлюдным

И встретился в ущельях наконец

Он со страдальцем этим безрассудным.

Вкруг хищники рычат, разозлены,

Как стражники несчитанной казны.

Меджнун сейчас же к старцу обернулся,

И, как дитя к родному, потянулся,

И на зверей прикрикнул, и зверье

Смирило сразу бешенство свое.

И странник, не жалея красноречья,

Упрашивал безумного о встрече,

Привет Лейли ему передавал

И между извинений и похвал

Так говорил: «Споешь ей две газели,

Чтоб воскресить минувшее веселье.

Есть пальмовая роща в той стране.

Она — как память о твоей весне.

В той заросли зеленой и прохладной

Ты встретишься с подругой ненаглядной.

Там все ключи от ваших дум и дел».

И на Меджнуна платье он надел,

Своих пожитков развязавши ворох,

И снова не скупился в уговорах.

Но и Меджнун безропотно вскочил,

Старательному старцу облегчил

Благие сборы к спешному возврату.

И, как стремится жаждущий к Евфрату,

Еще нетерпеливей и быстрей

Спешил Меджнун со свитою зверей.

Всего лишь шаг до цели остается.

Послушен жребий. Дело удается.

Достигли рощи пальмовой они.

Безумный ждет в прохладе и тени.

И вот гонец встал у шатровой двери,

И оповещена и мчится пери:

Там, в десяти шагах, ее любовь!

Но сразу в ней остановилась кровь.

«Нет! — говорит, и вся затрепетала.—

Нет, невозможно! Сил моих не стало.

Как быстро тает бедная свеча!

Ступлю я шаг — и гасну, трепеща.

Нет, нет! Идти к нему — идти на гибель.

Сюда он для богохуленья прибыл.

Я знаю, как он грешен и речист.

Пускай же свиток остается чист.

Пускай, представ пред судиею высшим,

Ни слова мы на свитке не напишем,

Не зная срама за дела свои.

В том совершенство истинной любви».

Гонец, к Меджнуну возвратившись снова,

Нашел почти в беспамятстве больного,

В прохладе пальм простертого без сил.

Старик его слезами оросил.

Тот, постепенно приходя в сознанье,

Не вспомнил, что обещано свиданье,

И, выпрямиться толком не успев,

Уже слагал он сладостный напев.