Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

У нас она была тоже одна, но семь все-таки много лучше, чем тридцать восемь. Зато все остальное совпадало. Жили очень скромненько, действительно вровень, и коммунальная кухня тоже была одна на всех. Длинный и всегда темный коридор, шедший от парадной двери перевернутой буквой Г, выводил на площадку черного входа. Оттуда можно было подняться на чердак или спуститься по старой скрипучей лестнице во двор. Заборы и сплошной ряд сараюшек отделяли его от соседних дворов, а обязательная поленница и большая помойка в углу завершали композицию. Между четырьмя деревьями (тополями) и столбами были всегда натянуты веревки для сушки белья, так что особо не разгуляешься. Поэтому подвижные игры, особенно с мячом, мягко говоря, не поощрялись.

Какой-то постоянной единой дворовой компании я не помню. Мое детское коммунальное окружение включало двух девочек-погодков: Риту и Рейне, которую во дворе звали Ринухой. Она была младшим ребенком в большой татарской семье, проживающей в комнате напротив нас. Их было семь человек: ее родители дядя Гайяс и тетя Маруся, пятеро детей – трое сыновей и две дочери, Галия и Рейнэ. Как это было возможно всем там поместиться, сейчас, наверное, молодым читателям представить трудно. Но как-то жили, хотя такая теснота доставляла массу проблем. Поэтому, как только немножко теплело, старшие парни перебирались на второй этаж своего сарая, единственного двухэтажного во дворе. Думаю сами его и надстроили.

Все, кроме Ринухи, были много старше меня по возрасту. Галия часто с нами возилась, пыталась даже какие-то спектакли ставить, куда-то выводила, а остальные ее братья никаких следов в моей памяти не оставили. Зацепились только имена двух младших: Раис и Хайретдин. Они где-то учились и по вечерам все время сидели с книжками на кухне, за что все соседи их уважали и хвалили.

(Я думаю, что эти годы общения практически исключительно в компании двух девочек во многом наложили отпечаток на мою ментальность. Мне и в последствии легко было находить дружеский контакт и взаимопонимание с разными представительницами женского пола.)

На второй этаж подниматься с улицы надо было по скрипучей деревянной парадной лестнице. На площадке слева была толстая прочная дверь, украшенная семью звонками – она вела в коридор с нашими комнатушками. А за правой дверью с двумя звонками жили друзья нашей семьи: дядя Юра и тетя Шура Стратилатовы. По рассказам мамы с бабушкой, тетя Шура очень помогала моим неопытным родителям в первые месяцы моей жизни купать меня, подкармливать, мазать зеленкой всякие болячки и прочее, пока бабушка еще не приехала или когда она была занята в детдоме. Да и бабушкины воспоминания о мамином детстве, наверное, мало могли помочь в этих условиях. Оно протекало совсем не в таких убогих условиях. У соседки Шуры с санитарным образованием они были на порядок получше. Потом любимым моим путешествием по дому было посещение стратилатовской комнаты, где у всегда гостеприимной хозяйки были большие запасы всяких баночек с разными вареньями, повидлами и мармеладами.

Конечно, мама с бабушкой старались скоординировать свои рабочие графики, но, видно, не всегда это было возможно. И когда так случалось, что все отсутствовали, то меня закрывали в комнате, и я развлекал себя самостоятельно: рассматривал картинки в книгах или, делая из пластилина всякие фигурки, разыгрывал с ними всякие, запомнившиеся из книг сценки.

Одно из любимых домашних воспоминаний: во время всяких простуд мне как одинокому больному, живущему на большой кровати, спускаться на пол запрещалось (только разве на горшок). И, чтобы ребенок не оголодал, на спинку кровати подвешивали чайничек с жидкой манной кашей. Так через носик я ее и посасывал время от времени. Если съедал всю порцию, то мне после возвращения взрослых ее дополнительно с малинишным вареньем делали! До сих пор такую люблю – называлась почему-то «серо-буро малиновая»!

Моя самая любимая книга – однозначно «Маугли» Киплинга. Я мог слушать ее много раз. Она такой была и такой осталась до сих пор, с моей точки зрения – это шедевр. По ней я учился читать, даже сейчас могу пересказывать ее, эпизод за эпизодом. Включая стихотворные кусочки. Часто (болея всеми видами простуды и вообще чем ни попадя, например, стригущим лишаем, краснухой, желтухой и т. д.) я лежал один на большой родительской кровати и без устали эту книгу рассматривал снова и снова. Разговаривал с ее персонажами, придумывал новые приключения для Багиры, Балу и, конечно, для Маугли с его братьями-волками. Лепил их фигурки. А вот всякие сказки меня не сильно затрагивали.