Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

А Софья Ивановна после возвращения из Канска в Ярославль учебу на агронома в университете продолжать не стала. Закончила подготовительные курсы по специальности химика-лаборанта для работы на заводе СК-1, где и доросла потом постепенно до и.о. инженера. Бабушка, видно, была женщиной умной, сообразительной и решительной, числилась там в передовиках и, возможно, производственной стороной своей жизни была вполне довольна.

Но вот с личной ей не везло. Молодой муж, сорвавший ее с учебы и увезший в Сибирь, умер от чахотки. Второй близкий мужчина, ставший папиным отчимом, с Отечественной войны не вернулся, хотя до этого всю финскую прошел. В свое время он много сделал для того, чтобы вытащить моего уже почти отбившегося от рук отца из плохой компании. Папа редко рассказывал о своем детстве, он вообще был очень немногословен, но однажды все-таки разговорился.

Поводом послужил какой-то фильм по ТВ про голубятников. В том числе и подростках, их активно гонявших. Он сразу подобрался и оживился прямо на глазах, видно, тема была очень близкая. Так и оказалось:

– Мы тоже таких разводили. И другие породы. И тырили голубей у чужаков, и продавали или меняли. Две голубятни во дворе стояли. С утра встанешь и туда. Свой особый мир был со своими законами.

А если голубей не гоняли, то на пристани у Сенной целыми днями пропадали. Пока можно было, купались, ныряли на слабо прямо со второго этажа, плавали на другой берег Волги, а иногда и на Нижний остров отправлялись – а это почти три километра от города. Собирали там перловок (перловиц) и жарили на углях. А потом надо же было еще и назад вернуться. И против течения. А животы уже начинало крутить от голода. А, может, от полусырых перловок.

Но насколько я понял из подтекста и продолжения, не все было так просто в их компании.

– Рулили «специалисты» постарше. Они в суматохе приезда-отъезда на пристани подворовывали у пассажиров и багаж, и бумажники, а мальцов использовали, чтобы внимание отвлекать: то на шухере постоять, то потасовку затеять, а то и чемодан в реку спихнуть. Ну а потом на берегу всем шалманом похавать на часть денежек, что воровской фарт дал.

А с августа начиналась арбузная страда, их с барж тырили – вот это было интересное занятие и почти каждодневное. Часть продавали по дешевке, а самые сахарные ели сами, с черным хлебом.

Эта привычка у отца осталась на всю жизнь и мне передалась: разрезать большой арбуз пополам, вооружиться столовой ложкой и с чувством, не торопясь, вприкуску с хлебом приступить к его ликвидации. Что может быть лучше?!

Все мои попытки расспросить домашних о Жучихе толку не дали. Но я весь рассказ помнил, поэтому и конкретные вопросы задавал. Что такое улитка, которую надо было обязательно изничтожить? Какие такие шляхетские предки? Тут оказалось попроще: улитка после долгих выяснений превратилась в улику, шляхетские – в знатные. Но сути дела эти нюансы не прояснили. Я так и не понял, почему комната, в которой жила мать бабушки Софьи, нам не досталась, и как в нее попала эта тетка-сплетница? Даже всегда добрая и доступная бабушка Лида, мне все старающаяся объяснить, только морщилась и молчала. А мама мне строго запретила к угловой комнате даже близко подходить и никакие бредни ненормальной старухи не слушать. И еще крепко-накрепко велено было усвоить: дед мой был советским служащим, а прадед – железнодорожником в Сибири. И всем, кто вякнет что-то иное, вообще не верить, а кто посторонний спросит или в школе – только так и говорить. Я пообещал.

Однако эта история крепко засела в моей голове. Я очень образно представлял себе седую всклокоченную бабку, сидящую на раскаленном тазу, из-под которого валит дым.

Значительно позже я выяснил, что семья Жуковых была большая. Согласно справке за 1941 г., найденной мной в городском архиве, кроме Литвинцевой Софии Ивановны и ее сына Юрия Алексеевича в доме на улице Собинова проживали еще родители Софии – Жуков Иван Николаевич и Жукова Анна Михайловна, младшая замужняя сестра Тюлина Вера Ивановна и племянник Софьи – Жуков Никита Николаевич. Но к моменту моего сознательного восприятия окружающей действительности никого из них в этой квартире уже не осталось. И куда подевались те, кто не умер, я не знаю.

Потом, уже в классе шестом или седьмом, воспоминания об этой истории у меня автоматом сработали в ответ на предъяву моего школьного друга, Димки Судиловского, который объявил себя потомком президента Гавайских островов. Он (по огромному секрету) показал мне кусок какой-то журнальной статьи, где действительно было написано, что некий Николай, его однофамилец, был выбран первым президентом сената Гавайских островов. Димка ее копию у двоюродного брата-студента выпросил. Отчество его отца было Николаевич – ну вообще не подкопаться. Внук гавайского президента. Круто! А временные нестыковки никого из нас тогда не интересовали.