Пятая комната

Любые звуки особенно ясно слышатся ночью, а более прочих те, что надёжно утаивал ото всех знойный день. Вот и теперь Базель точно впервые слушал дыхание своих сыновей. Жадный и быстрый свист на вдохе и скорый затяжной выдох выдавали то, что так умело скрывали они от отца: их тела полностью сломлены, и в этот момент ненасытная пустыня вытягивает из них последнюю влагу.

Засыпать под эти звуки было сродни долгой изощрённой пытке. Базелю хотелось поскорее провалится в бездну сна и никогда уже не возвращаться обратно. Но крепко вцепившаяся бессонница по-прежнему не выпускала его из своих цепких лап.

«Только бы умереть всем вместе, так и не проснувшись; иначе недолгая жизнь встретивших рассвет станет сущим кошмаром». С такими мыслями отец продолжал слушать дыхание своих детей, не замечая, как из этих звуков медленно ткалось полотно его самого страшного кошмара.

И лишь когда непроницаемая тьма разом наводнила всё вокруг, Базель почувствовал, что его тело больше не принадлежало ему.

Теперь он лежал в кромешной темноте не в силах шевельнуть ни единым мускулом, а в ушах у него бесперебойно раздавался оглушительный шёпот множества жутких голосов:

– Куда ты завёл их, ничтожество?!

– Что сказала бы Мияра, увидев, как ты сгубил её детей?!

– Ведь ты знаешь, что делать!

– Спаси себя и Ияма!

– Эмиль всегда был проворнее и сильнее брата!

– Выбери одного!

– Почему же ты медлишь?!

Постепенно надрывный шёпот нечеловеческих голосов начал сливаться в единый поток с всё нарастающим дыханием Ияма и Эмиля. И когда казалось, что от воцарившегося безудержного гомона у Базеля попросту расколется голова, голоса разом стихли.

Затем медленно стало затухать дыхание сыновей, словно их спящие тела уплывали вдаль.

Наконец, когда вдохи и выдохи детей почти перестали быть различимы, обездвиженный доселе Базель смог высвободить из невидимого оцепенения руку и, дёрнув тяжёлое покрывало темноты, проснулся.

XVIII

Непроницаемая завеса сна дрогнула от лёгких ударов по щекам, а после обрушилась под потоком воды, которая полилась из отцовского бурдюка прямо на лицо Базеля. Точно вырванный из когтей смерти, он мгновенно дёрнулся и, приняв сидячее положение, некоторое время не мог прийти в себя. Перед ним было угрюмое лицо отца, вокруг – реденькая травка, уползавшая в изгибы корней, а над головой раздавался непонятный шелест.

– Папа, что произошло? – продолжая недоумевать, невольно спросил Базель.

– Очнулся? – сухо поинтересовался отец. – А то я начал думать, что ты совсем иссох.

– Что произошло с деревом? – Базель смотрел на массивную крону, густо покрытую свежей зелёной листвой, и не верил своим глазам – разве могло за ночь произойти столь невероятное преображение.

– И откуда взялась вода? – подобие чаши из переплетенных корней было до краёв наполнено водой.

– И где Иллай?! – срываясь на крик вопрошал Базель. Он наконец-таки понял, что вызывало в нём назойливую тревогу с того момента, как он открыл глаза.

– Нам пора идти, тебе уже всё известно, поэтому оставим лишние слова, – сухо проговорил отец. – Напейся как следует, наполни бурдюк, и выдвигаемся. Путь может быть долгим.

– Но Иллай?! – продолжал настаивать Базель.

– Его больше нет. Всё. Оставь. Делай, что я говорю, нам нельзя терять время.

Словно сомнамбула Базель выполнил наказ отца.

Напитавшись уже ничего не значившей для него влагой, он молча двинулся за ним по устеленной зеленью тропе. Они шли по множеству продолговатых сочных листьев, втаптывая их в песок, а необычный для утренней пустыни ветер продолжал выкладывать прямо им под ноги всё новые и новые жертвы, точно рассчитываясь с ними за Иллая.

Базель не мог принять такой обмен, и несколько раз он, будто одержимый, бросался назад спасать оставленного брата.

Но возвращаться было некуда. Песок и ветер, следуя за путниками по пятам, проворно заметали обратную дорогу к дубу.

Пробежав пару десятков шагов, Базель останавливался и беспомощно смотрел в устеленную песками даль, пока отец не нагонял его и, наградив затрещиной за непослушание, не заставлял вновь двигаться вперёд.

Хотя ведомые Бокуром путники и вошли в селение ещё до наступления вечера, дорога до Азбы показалась Базелю бесконечно долгой.

Такой же бесконечно долгой и невыносимо мучительной стала для него и вся последующая жизнь в этом ставшем роковым для его семьи месте.

Отец был полностью сломлен и занимался торговыми делами, только чтобы забыться и с достоинством встретить мать из Неру. На рынке ему неустанно помогал Базель, надеясь, что ставший пугающе молчаливым и нелюдимым отец всё-таки сможет поправится.

Вскоре с торговцами драгоценностями вернулась ещё ничего не знавшая мать.

Новость о трагической гибели сына далась ей тяжело. Слишком тяжело. Отец же стал всё реже выходить из шатра и практически перестал разговаривать.

Торговля быстро пришла в упадок, запасы специй оскудели, денег становилось меньше с каждым днём. Пришла пора кочевать – иначе было не выжить.