Пятая печать

«Придурок, мелкий разбойник… – Ощупью пробравшись меж столов до стойки, он нащупал дверь в свою квартиру. – Так оно лучше всего. Быть просто «дружищем Белой» и больше никем. «Дружище Бела, милейший!»; «Рад видеть, дружище!» Душа радуется, когда слышишь такое, когда чувствуешь, что есть несколько человек, которые уважают тебя за то, что им хорошо в твоей компании! Если кто-нибудь скажет, что в жизни можно добиться чего-то большего, тот либо с ума сошел, либо лжец. Либо негодяй».

Он миновал небольшую подсобку за питейным залом. Собственно, это была прихожая с выходом во двор, но задним крыльцом не пользовались, в дом заходили через трактир. Пройдя между бочек и ящиков, он открыл дверь в кухню.

– Ну, здравствуй, мой божий одуванчик.

– Это я-то? Ах ты, трухлявый пень. Здравствуй, мой ненаглядный, – отвечала ему жена.

Трактирщик подошел к жене, обнял ее за плечи и поцеловал. Это была крупная, пышногрудая и широкозадая женщина, уже не первой молодости, но крепкая и здоровая, с безупречными зубами и живым проницательным взглядом черных глаз, о которых в деревне скажут: посмотрит – дом загорится! Под цветастым халатиком из ситца угадывались мощные упругие бедра, и с первого взгляда становилось ясно, что и огромные налитые груди были точно такие же жаркие и тугие. Хозяина заведения субтильным назвать было никак нельзя – и ростом он был значительно выше среднего, и весом под центнер уж точно, однако жена не уступала ему ни в чем. Весила она тоже килограммов сто, но не по причине бесформенного ожирения: несмотря на свои исключительные габариты, она была и стройна, и осаниста. Халат был затянут на ней так ладно, что высокая грудь казалась еще более могучей, а ягодицы при каждом шаге совершали волнующие мужской глаз движения. Икры были обтянуты синими вязаными чулками, а на ногах красовались расшитые веселым красным узором домашние туфельки, что говорило не просто о ее еще относительно молодом возрасте, но и о том, что не было ничего более от нее далекого, чем мысли о скоротечности жизни.

Вырез халата открывал безукоризненно белую кожу, а красная нитка дешевого бисера только подчеркивала белизну шеи.

– Выходит, ты вовсе не божий одуванчик? – спросил трактирщик. – А я, получается, гриб трухлявый?

– Это мы еще поглядим, может, и не трухлявый, – отвечала она, с поразительной легкостью высвобождаясь из мужниных объятий. – Время покажет, мой золотой, кто будет смеяться последним.

– А может, уже разбирают хихоньки, моя прелесть?

– Уж не тебя ли? – Она отстранилась, халат на ней всколыхнулся. – Ох, не люблю я, голубчик, когда мужик только языком болтать горазд.

На душе у Белы повеселело. Он не мог оторвать взгляд от этой роскошной плоти и уже в который раз со времени свадьбы подумал о том, как же он не прогадал, взяв в жены эту женщину.

– Все при ней, черт возьми, – непроизвольно вырвалось у него. И хотя он имел в виду не только жену, но в первую очередь дом, трактир, мир и лад в семье, женщина обернулась, игриво прищурилась и, по-девичьи выгнув шею, сказала:

– Кто не пьет, тому Бог дает, золотой мой.

С этими словами она подошла к печке и принялась за работу. Каждый вечер она варила мужу черный кофе с молоком. Приготовив напиток, она поставила чашку на блюдце и понесла к столу. Трактирщик уже занял свое место и, когда жена оказалась рядом, быстро вытянул руку, погрузив ее в пышные телеса под халатом.

– Мать твою! – Он привлек к себе женщину.

– Что, родимый? – спросила она, едва не накрыв мощным бюстом голову Белы. – Что такое, дружище Бела?

Пока муж допивал кофе, женщина убрала со стола шкатулку с шитьем и штопальные принадлежности – следы вечерних занятий. Затем сходила в комнату и вернулась с ручкой и толстой тетрадью в синей обложке.

– В чем дело? – удивился трактирщик, поднимая взгляд над чашкой.

– Как в чем дело? – спросила женщина.

– А, ты об этом. Какое сегодня число?

– Как раз то самое, дружище Бела! Двадцать пятое, если забыл.

– Неужто опять двадцать пятое?

– Да уже и прошло. Видно, дела у тебя так славно идут, что ты о них и не думаешь.

Она положила тетрадь на стол.

– И когда уж мы только избавимся от этого?

– Хороша б ты была без этого! Посмотрел бы я на тебя, кисуля. Право слово, я думал, что сегодня только двадцатое или какое другое число.

– Двадцатое, – вздохнула женщина. – Когда оно было-то?

Муж выложил на стол пачку «Дарлинга», спички и отодвинул от себя чашку.

Женщина тут же принесла пепельницу; поставив ее на стол, вздохнула:

– Уж не знаю, что с нами будет, если так и дальше пойдет.

– А что будет? Ничего не будет. Дела у нас в полном порядке, если сравнивать с некоторыми коллегами. В трудные времена только слабаки да болваны остерегаются. Положись на меня. До сих пор ведь нормально все шло – обойдется и дальше.

Он протянул руку за тетрадкой.

– Ну, давай-ка глянем.

Женщина положила перед ним тетрадь и отвернула крышку чернильницы. Поднеся перо к самым глазам, сняла с кончика какую-то соринку.

– Не будем прикидываться Дюдю.

– Кем-кем? – уставилась на него жена.