Пятая печать. Том 1

— Гоп со смыком — это буду я — Блоха — ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! А это — уважаемый пахан — Косой, — кивает на высокого. — И че закосить ему — запросто!.. Да шутю, шутю! — Блоха шустро уворачивается от пенделя Косого, продолжая сгалиться: — А это — Серый! По корешам — гнида серая!.. — Теперь Серый замахивается на Блоху, но скользкий, как арбузное семечко, Блоха и тут успевает вывернуться, тараторя, как ни в чем не бывало:

— Па-азырь, ка-акой нервный! Седни него с коммунизьмой западло, а тут происк имперьлизьмы — его и дергат, как от клизьмы! Ох, замучалси-и я с психами… Ты-то хоть не припадошный? — Это ко мне. — Давай-давай, не тяни кота за яйцы! Хватит нюхаться, волкИ! Пра-аасю, господа уркаганы, тридцать железок на кон! Ставки ваши, господа!

Отступать некуда. И незачем. Почему б и не сыграть? Проиграть я не могу, потому что весь мой капитал из такелажки — тю-тю!

— Рыжим меня кличут, — называюсь я школьной кликухой. Отсчитываю тридцать копеек в чумазую ладошку Блохи. Только-только хватило на первый кон. Проиграю — пусть шмонают — я не хлызда… Все от первого кона зависит: возьму его — будет на что играть. А в себе я уверен: не зря прошли школьные годы — не один урок провел я за школьными сараями, осваивая искусство чики! Меня старшеклассники в игру принимали как равного.

Метаемся старинным пятаком царской чеканки с двуглавым орлом. Был у меня свой такой же… Пятак из чистой красной меди с увесистой надежностью удобно помещается между большим и указательным пальцами. Левая согнутая нога впереди, на черте. Правая, прямая, упирается позади. Покачиваю кистью, привыкая к пятаку, делаю пару взмахов рукой для прикида. Чувствую — вспоминает рука прежний навык, и, на исходе взмаха, распрямляю указательный палец. Прокатив по пальцу, пятак взлетает и, вращаясь, летит по крутой траектории. Чем она круче, тем подкат меньше. Передняя часть пятака в полете чуть приподнята, чтобы, упав, вращающийся пятак не ударился о землю передней кромкой — тогда он покатится… Как надо шмякается пятак, в аккурат перед коном, да еще, как живой, сам подползает к столбику из монет.

— Ну ты даешь! — восхищается Косой. Остальные смачно матерятся. Блоха проворно хватает пятак, а это не по правилам. Я успеваю только сказать:

— Ну-у…

— Хрен гну! — парирует мое возражение Блоха и отчеркивает не передней, а задней кромкой пятака, что совсем мухлево. Но все молчат. Да и я — тоже. Что пузыриться по-зряшному, коль моя черта всех ближе. И мерять пальцами не надо, и так видно — мне разбивать.

Когда играешь не на асфальте, а на упруго-пружинистой земле, то точным и сильным ударом по краю столбика можно перевернуть и заорлить враз все монеты. Бывают такие мастера, у которых весь столбик монет, не рассыпаясь, переворачивается на другую сторону! Встаю на колено, делаю замах для прикида и… а Серый подставляет коленку мне под локоть! Хорошо, что замах был на прикид. Да и то — чуть пятак не уронил… Делаю ложный взамах, ожидая подвоха, и вдруг — бью! Неожиданно для себя! Позорнейший удар — по центру столбика! Столбик вздрагивает в недоумении от такого глупого удара и ложится на бок, растянувшись колбаской. Но один погнутый гривенник, лежавший сверху, из-за своего дефекта переворачивается орлом. Значит — могу бить еще раз! Бью с оттягом, наискось по колбаске. Удар — что надо: монеты — как брызги — собирай орлов! Один двугривенный откатывается и, покружив, заорляется около ноги Серого. Тот наступает на него.

— Дешевка… — цедит Косой.

— Почему? — биксует Серый.

— По кочану! — заводится Косой. — Дам подсрачник — поймешь…

Серый убирает ногу. Собрал монеты. Две остались на решке. Легкими ударами пятака по краешку монет переворачиваю и их. Порядок — весь кон мой! Опять ставим по тридцать. И еще…еще… Мне фартит. Хотя фарт в чике ни при чем: уметь надо! Не зря учился я в показательной школе Владивостока!!

По разному играют пацаны, но все меня хуже. Блоха играет шумно, весело, озорно мухлюет для сгала, и никто на него не сердится. Серый проигрывает и все более злобно сопит, меняя у меня купюры на мелочь. И чем он больше злится, тем хуже играет. Хотя и подмухлевывает. Косой играет равнодушно, без азарта и мухлевок. А я — азартно, вдохновенно. Мухлевки мне ни к чему: от мелочи быстро тяжелеют карманы, и я охотно меняю ее на бумажки.

— Ша, урки! — прерывает игру Косой. — Хляем на бан садильник держать! — А мне говорит: — Ты, Рыжий, — молоток! Понял? Не хлызда, не мухлеван, а нас в замазке оставил. Особенно — Серого. Так ему и надо — чтобы не психовал… Ну-ка, покажь, сколь наварил тити-мити?

Я выгребаю из карманов выигрыш. Косой считает:

— Девять хрустов с копьем… Силен! — подводит итог Косой и забирает из моего выигрыша «парашютиста» (пятерку): — Это абиссинский налог. Понял? Твой взнос в общак…

Экзотическое название налога напоминает шухерную песенку из репертуара такелажки. Не пузырясь из-за «парашютиста», я пою: