Пятая печать. Том 1

Море Красное,
Цвета синего,
Ах, прекрасная
Абиссиния!
Ах, там стройная,
Как картиночка,
Бродит знойная
Абиссиночка
Ах, у ней там под
Ватерлинией…

Пацаны от песенки ржут в отпаде, и чувствую я себя своим в этой кодле. Даже немножко героем. Плевать на пятерик! Теперь я не одинокий фрей, затерянный посреди Сибири, а член крутой кодлы, в которой благородный рассудительный Косой, и Блоха — веселый, шухерной, и Серый — серьезный, только нервный.

* * *

Как покинул Владик я, две проблемы с того же дня неотвязно тяготят меня. Те древнейшие проблемы, которые не дают спать спокойно всем денежным людям: от Креза до Рокфеллера. Первая: как сохранить свое богатство от посягательства других алчущих? И вторая: а как еще деньжат надыбать? Первую проблему я решил, заныкав капитал под стельки ботинок. Неудобно разуваться в столовках, магазинах, но вскоре эта проблема самоликвидировалась: сберегать стало нечего — деньги кончились. Ехал я без билета, перепробовав все заячьи места: от затхло-пыльных темных углов под нижними полками в пассажирских вагонах, до продутых ветрами и прожаренных солнцем тормозных площадок товарных поездов. Но чем глубже из Приморья вторгался я в сибирские просторы, тем становилось больше холодных ветров и меньше слегка тепленького солнышка. И стал я выбирать места менее романтичные — лишь бы теплее. Не стыковались Сибирь и романтика.

Но все укромные места в вагонах известны проводникам и, выколупнув меня оттуда, они, нервно морщась от моей байки об умирающей бабушке в соседнем городе, шмонали мои пустые карманы и пинком высаживали меня на ближайшем полустанке. Из-за этих остановок я за три шестидневки вместо теплой Одессы оказался в холодном Красноярске. Как говорят: тише едешь — хрен приедешь. Эх, научиться бы пореже хавать — хотя бы через день! Но когда я попытался осуществить эту блестящую экономическую идею, то с отчаянием убедился, что мой аппетит во время эксперимента увеличился так, что я стал жрать не просто часто, а непрерывно. Даже во сне стало сниться, что я ем. Граф описал это состояние так:

«Казалось, что желудок бездонен, как бочка Данаид, и не верилось, что он когда-нибудь может наполниться».

А я отчаянием понял одно: при таком необузданном аппетите финансовый крах неотвратим. Но от понимания этой фатальной неизбежности есть захотелось еще сильнее…

Решение второй проблемы, самой актуальной: где бы денег нарыть? — осталось на уровне мечты о находке клада или хотя бы потерянного кошелька. Но прижимистые сибирские чалдоны кошельки не теряли, а клады, если и зарывали, то географических карт с указанием координат не оставляли. То ли Стивенсона и Эдгара По они не читали или карты не умели рисовать? И неразрешимость этой проблемы ввергала меня в уныние, как и графа Монте-Кристо, пока он был Дантесом.

«Итак, Дантес, который три месяца тому назад жаждал только свободы, уже не довольствовался свободой и жаждал богатства. Повинен в этом был не Дантес, а Бог, который, ограничив могущество человека, наделил его беспредельными желаниями».

Хотя ассортимент моих «беспредельных желаний» был скромнее, чем у будущего графа, и ограничивался требованиями желудка, зато желания мои, судя по неистовой тяге к поеданию пирожков, были поистине «беспредельны»!

* * *

Косой посылает Блоху в магазин, откуда Блоха возвращается с большим пакетом, доверху наполненным теплыми пончиками с повидлом. Мы пролезаем через дыру в заборе на территорию станции и, укрывшись за багажным отделением от холодного ветра и нескромных взглядов милиции, с аппетитом поедаем пончики. Никогда в жизни не ел я такой вкуснятины! Косой и Серый в сторонке о чем-то тихо говорят, позыркивая на меня. Это настораживает, но тут появляется поезд.

Сразу видно — скорый! Могучий, жарколоснящийся черный паровоз с огромными красными колесами; светло-зеленые вагоны, с надписями из блестящих и выпуклых бронзовых букв: «спальный вагон»; проводники в нарядной форме, стоящие с флажками на подножках; бледные, отрешенно равнодушные лица пассажиров в полосатых пижамах за пыльными окнами, — все мелькает мимо, мимо, мимо… сливаясь в волнующее понятие — скорый поезд! Да, романтичны морские суда, бороздящие океанские просторы, но разве не романтичны поезда, пересекающие просторы Сибири? А эти просторы просторнее любого океана, кроме Тихого!