Пятая власть. Повесть об утраченной надежде

Зашли в трактир — перекусить с дороги. А заодно и послушать, о чём народ толкует. Народ, однако, был что-то неразговорчив. Мрачен был народ. Словно стыдились люди чего-то содеянного — но чего именно? Обрывками доносилось: ну, разорили гнездо осиное дотла — и… ну, а толку-то с того… бают, не всех к ногтю-то… самые-то главари ихние скрылись куда-то. А что они, осы-то эти, такого сделали? вот нам? вроде, ничего ведь плохого… а мы их… Тони, слыша всё это, мрачнел и поигрывал желваками, сжавши зубы. У Вьяхо — аппетит пропал. Едва и покончили с трапезой; залили съеденное пивом — Тони едва бокал-жестянку не смял лапищей своею… Сдержался, однако. Расплатились, вышли на вольный воздух, на базар отправились. На улице, к базару ведущей, встретилась вереница похоронных дрог: так везут покойников, которых хоронить больше некому. Тони и Вьяхо сдали к обочине, пропуская… тела покойников были буквально растерзаны, по большей части — обезображены… но кое-кого Тони эц-Прыф всё же опознал — и руки сами собою потянулись к кинжалам…

— Смотри. И запоминай, — голос Вьяхо был словно шелест листвы. Сам он сдёрнул шапку и склонил голову. Тони последовал примеру напарника и зашептал молитву — за упокой душ убиенных.

Пропустив скорбный кортеж, добрались до базара. Прошлись по рядам: чего там только не было… роскошная рвань с кровавыми пятнами, фамильные перстни и серьги — с присохшими кусками кожи, даже оружие… окровавленные клинки… кто-то из эц-Прыфов дорого продал свою жизнь, да. Добрались до железного ряда, приобрели лемех… Вьяхо отчаянно поторговался с железных дел мастером… в конце концов тот уступил. Напустивши довольный вид, Вьяхо обратился к напарнику:

— Пошли обмоем покупку.

Тони кивнул, соглашаясь: увиденное потрясало, надо было срочно выпить чего покрепче, дабы с катушек не сорваться. Зашли в кабак, спросили этого самого «чего покрепче» — и малость закусить. Выпили не чокаясь, в молчании прожевали закусь, расплатились — и поехали восвояси.

Всю дорогу молчали — а о чём говорить, всё ясней ясного. Тони то и дело зло щёлкал кнутом, Вьяхо вертел в руках лемех. Добрались до лесного убежища; там вновь под тройным дубом весь совет клана собрался… а по сути — весь клан эц-Прыф. Жалкие остатки… Кому из двоих докладывать им об этом? Вызвался Вьяхо — Тони был всё ещё несколько не в себе.

Речь Вьяхо звучала словно звон лесного ручья: ноль эмоций. Все эмоции сгорели на обратном пути. Сказать, что члены совета были потрясены услышанным — ничего не сказать: едва Вьяхо закончил говорить — под тройным дубом разразилась буря. Каждый требовал слова — и все горели гневом. Обратись этот гнев огнём да приди по адресу — горсточки пепла не осталось бы ни от одного долгополого… что-то надо было делать. Но что?.. Злодеяние было неслыханное и совершенно на первый взгляд беспричинное; и более того — оно формально снимало с «осиного гнезда» все до единого обязательства перед государем и государством. Что ж это за государство такое, если оно вот так, за здорово живёшь, сдаёт честнейших слуг своих толпе на растерзание? Да не только их, а ещё и чад с домочадцами заодно! Ведь ни полиция, ни армия не вмешались в этот погром, да и судебные власти тоже не очень-то торопятся сыскать зачинщиков и к ответу их привлечь… хотя зачинщики — вот они, морды бесстыжие! По храмам службы правят о безвинно убиенных — которых сами же и призывали накануне истребить под корень. Небось, ещё и памятник потом на могиле братской освящать заявятся… Да не бывать этому!

Не бывать этому, да. Фингал эц-Прыф тихонько отозвал Вьяхо в сторонку.

— Капитан, — начал он, — ты ведь хранишь сейчас Зелёный свиток, так? Свиток надежды? — и, дождавшись от Вьяхо утвердительного кивка, продолжил:

— А известно ли тебе. к примеру, о свитке Фиолетовом?

— О свитке злоехидности? — переспросил Вьяхо. — Известно, конечно же. Даже и процитировать могу кое что из него.

— Нет необходимости, — Фингал эц-Прыф извлёк из складок своего плаща футляр: точь-в-точь как у Вьяхо. — Вот он, свиточек этот. Наследнику его передать хотел — да кто ж теперь разберёт. кто наследник-то. Да и наследовать, кажется, уже нечего: наши в имение съездили, разузнали. Дом спалён и разнесён по камушку, всё остальное имущество — государству в управление, как бесхозным оставшееся. Видимо, точно так же поступили и со всеми нашими погибшими: имущество оставшееся бесхозным — государству. А оно, имущество это, — сам понимаешь, немаленькое… отнюдь не колечко фамильное да клинок дедовский!