Пятьдесят крупнейших мыслителей об образовании. От Конфуция до Дьюи.

Элементы эмпиризма в просветительских работах Локка заметить нетрудно. Как показывает цитата, приведенная в начале данного очерка, Локк был весьма склонен полагать, что дети – это не более чем «белая бумага или воск, из которого можно лепить по своему разумению» (§ 217), однако если взять весь контекст, мы увидим, что он в немалой степени осторожен. Следует отметить, что «девять десятых людей», о которых Локк говорит в первой цитате, образуются воспитанием или образованием и придают должный вес десятой части. В книге «Некоторые мысли о воспитании», самой объемной и наиболее известной его работе, опубликованной в 1693 году, Локк пишет, что каждый ребенок имеет свой «неповторимый нрав» или характер.

Бог наложил определенную печать на душу каждого человека, которая, подобно его внешнему облику, может быть немного исправлена, но вряд ли можно изменить ее целиком и превратить в противоположное (§ 66).

Отсюда следует, что наставник должен внимательно наблюдать за характером каждого ребенка, подмечать, где возможны улучшения и где усилия к изменениям не привели бы ни к чему или, что еще хуже, привели бы к притворству, к извращению самой мысли об образовании, как его понимает Локк, когда ребенок лишь прикидывается, что понимает, лишь бы ублажить взрослых (Там же).

Локк отвергает обучение детей посредством того, что мы бы сейчас назвали «внешней мотивацией», т. е. играя на том, что им нравится и что не нравится. Наши знания могут в значительной степени проистекать из того, что дают нам органы чувств, но регулировать поступки ребенка и направлять его поведение, используя такие мотивы, как чувственное удовольствие и боль, означает «поощрять в нем то самое начало, искоренение и уничтожение которого является нашей задачей» (§ 48). Вот почему телесного наказания следует избегать всеми силами. Локк много раз предупреждал в своих сочинениях о том, что телесное наказание опасно, что оно делает ребенка пассивным и забитым. Несомненно, такая позиция есть следствие отчасти его природной гуманности и отвращения к распространенной практике его времени. Но она есть следствие также того факта, что телесное наказание воздействует на естественную склонность человека упиваться удовольствиями и избегать боли, а у этого не надо идти на поводу. Детей надо воспитывать, а не просто приучать, и это означает, что нужно укреплять в них способность мыслить и рассуждать, а также способность противиться собственным неконтролируемым желаниям.

Для Локка образование является, по сути, тем, что мы бы сегодня назвали «нравственным воспитанием»: его цель – добродетель. Следовательно, необходимо принимать должные меры «для поддержания в теле той силы и бодрости, при которых оно было бы способно подчиняться и следовать указаниям разума» (§ 31). Следующая задача воспитателя «заключается в правильной организации самого разума, с тем чтобы он во всех случаях был склонен принимать лишь то, что соответствует достоинству и превосходству разумного создания» (Там же). Такое двойное предписание во многом объясняет то, что современному читателю может показаться странным. Локк дает нам советы по целому ряду тем, например: «чтобы дети ни зимою, ни летом не одевались и не закутывались слишком тепло» (§ 5), или чтобы, как только у ребенка в достаточной степени отрастут волосы, не надевать ему головного убора днем и ночью, ибо «ничто так не предрасполагает к головным болям, к простуде, катарам, кашлю и разным другим заболеваниям, как привычка держать голову в тепле» (Там же). Читателя инструктируют помимо всего прочего о диете[84] для ребенка, о сне и обуви[85], о пагубных последствиях сидения на холодной земле, когда дети разгорячены беготней (§ 10: последствия часто бывают фатальными, судя по всему) и наконец, весьма подробно, о важности регулярного стула (§ 23).

Это не то, чего мы обычно ждем и что обычно находим в современных книгах об образовании. Однако для Локка «образование» – это, скорее, «воспитание» (немецкое Erziehung – «вскармливание», «выращивание»), а не школьное образование в нынешнем смысле. Причем он пишет для такого класса людей, чьи сыновья (о дочерях автор почти не упоминает) должны вырасти и стать джентльменами под индивидуальным домашним наблюдением наставников: эти люди заинтересованы в более широком освещении вопросов превращения их отпрысков в достойных взрослых мужчин, а не только в их интеллектуальных достижениях.