Пятеро детей и Оно

Сено заворошилось. Роберт принялся выбираться наружу. Сперва на поверхности появилась ладонь, затем вся рука, затем ступня в гигантском ботинке, затем нога целиком.

Увидев руку, женщина вскрикнула:

– Ой!

Ногу встретила восклицанием:

– Ну ничего себе!

Когда же, неспешно и тяжело, на поверхности показалось его огромное тело, она шумно втянула воздух и принялась говорить много таких удивительных разностей, в сравнении с которыми «чтоб меня», «чокнутая», «мозги набекрень» и «крыша у некоторых-иных едет так, что только держись» показались детям простыми, милыми, ласковыми и понятными словами.

– Ну, и сколько ж вы за него хотите? – наконец перешла она на нормальный язык. – Даю что угодно в пределах разумного. Мы ему сконстролим специальный фургон. Да я даже знаю, где такой есть. Так что лучше подержанный купим. В нем прежде слоненка возили, да он уже помер. Так что этому вашему ровненько подойдет. Ну, называйте цену. Он ведь у вас, видать, добрый, да? Они, великаны-то эти, обычно спокойные. Правда, столь крупного не видала еще. Ну, чего там дальше тянуть. Называйте цену. Мы ему и кровать, как у герцога, обеспечим, и еду, и одежду. Он ведь башкой-то у вас точно тронутый, иначе нужны бы вы ему были его водить. Ну, сколько денег, вас спрашиваю?

– Вам бы об этом лучше спросить не их, а меня, – вмешался в беседу Роберт. – И башкой я не больше тронутый, чем вы сами. А представление вам сегодня могу устроить за… – Он умолк, набираясь решимости назвать сумму, которая представлялась ему огромной, и выпалил: – Пятнадцать шиллингов.

– Пойдет, – с такой скоростью согласилась женщина, что Роберту стало ясно: продешевил, мог бы запросто попросить как минимум тридцать.

– Пошли-ка теперича к моему Биллу, – заторопила женщина. – Условишься с ним о цене за сезон. До двух фунтов в неделю начнешь заколачивать, парень. Только ты, знаешь, покамест-то как-нибудь съежься, чтоб задарма народу в глаза не бросаться.

Но как он ни пригибался, за ним все равно немедленно собралась толпа, во главе которой он и ступил на затоптанный луг, где раскинулась ярмарка, и прошествовал по пожухшей пыльной траве к самому крупному павильону.

Роберт, с трудом протиснувшись в дверь, скрылся внутри, а женщина побежала за своим Биллом, который и оказался мужчиной, самозабвенно храпевшим на солнцепеке. Когда его разбудили, он совершенно не выказал радости. Сирил, подглядывавший сквозь дырку в брезентовой стене павильона, видел его перекосившееся от злобы лицо. Резко сев на траве, Билл потряс всклокоченной головой и занес над женщиной увесисто-агрессивный кулак. Она что-то быстро проговорила ему. До Сирила донеслись слова «чистая правда» и «коль прямо сейчас подойдешь, так счастливый билет свой вытащишь», после чего он, так же как Роберт, понял: с пятнадцатью шиллингами они явно продешевили.

Билл на неверных ногах прошаркал к палатке. Оказавшись внутри и увидев немыслимые параметры Роберта, он сипло воскликнул:

– Ежик малиновый! – после чего произнес еще много разнообразных слов, а затем извлек из кармана своего белого, но изрядно запачканного пиджака пятнадцать шиллингов медными монетами и шестипенсовиками и протянул их Роберту. – Вот сегодня закончится представление, и условимся, сколько в дальнейшем получать будешь, – с сиплой радушностью перешел к делу он. – Как говорится, утка к обеду есть, хозяин доволен. Бьюсь об заклад, у тебя с нами будет такая счастливая жизнь, что никуда уйти не захочется. Петь-то умеешь? Или сплясать там что?

– Не сегодня, – ответил Роберт, мысленно отвергая возникшую было идею спеть любимую мамину песню «Однажды майским вечером».

– Кликни-ка Леви, – повернулся к женщине Билл. – Пусть снимет его для афиши. И в шатре приберись. Занавес сооруди хоть какой-нибудь. Жаль, у нас нет трико ему по размеру. Ну, к концу-то недели сделаем. Молодой человек, – опять повернулся он к Роберту. – Твое блестящее будущее в наших надежных руках. Правильно, что ко мне обратился, а не к таким, о ком я много чего могу тебе рассказать. Знакомы мне личности, которые бьют своих великанов и впроголодь держат. Так что уж прямо скажу: повезло тебе, парень, неслыханно. Я же тихий, как агнец. Пальцем тебя не трону.

– Ну, этого я не боюсь, – глянул на агнца Роберт.

Распрямиться в этом шатре он не мог и сидел на корточках, но даже в таком положении был много выше всех остальных.

– Вот только я что-то проголодался, – продолжил он. – Мне обязательно нужно поесть перед представлением.

– Эй, Бекка, – немедленно просипел агнец Билл. – Собери-ка ему на стол самое наилучшее.

Мужчина и женщина чуть пошептались, но до того тихо, что дети услышали только: «Вечером и бегом» и «Завтра же первым делом». А потом Бекка отправилась за едой.