Пятнадцать лет скитаний по земному шару

Забастовка брисбенских трамвайщиков показала силу солидарности русских рабочих. Австралийские власти надеялись сорвать забастовку и пытались привлечь к работе русских, но в их среде не нашлось ни одного предателя. Во время забастовки австралийские рабочие-пикетчики пропускали на свои собрания русских. Артем в стачечном комитете играл видную роль, он был инициатором мощной демонстрации в поддержку трамвайщиков. Полиции не удалось разогнать демонстрантов. Рабочие одержали победу. Имя Большого Тома стало очень популярным.

Вскоре произошло событие, всколыхнувшее всю русскую колонию. В Австралию пришла весть о зверской расправе с рабочими на Лене. А позднее, в мае 1912 года, когда в Брисбен приехало несколько десятков русских рабочих, не желавших оставаться на залитых кровью приисках, мы узнали потрясающие подробности этого злодейства.

Встречать товарищей из Сибири вышла чуть ли не вся русская колония во главе с Артемом и представители австралийских рабочих. На многолюдном собрании некоторые из нашей колонии высказывались за немедленное возвращение в Россию и организацию террора против палачей русских рабочих. Артем резко возразил:

— Ленские расстрелы ярко показали, что палачи трудового народа не только в России, но и в Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке. Многие из присутствующих видели в здешнем музее модель самого большого золотого самородка в мире, найденного в Сибири, на Лене, и отправленного на монетный двор в Лондон! Разве не мировые хищники требовали и требуют самой жестокой расправы с русскими рабочими?! Террором мы ничего не добьемся. Нам необходима сплоченная организация, своя газета, которая правдиво освещала бы события. Такая газета проникнет ко всем товарищам, разбросанным по Австралии. Нам нужна связь с рабочими Европы и Соединенных Штатов Америки, самое дружное сотрудничество с рабочими Австралии…

После речи Артема один из участников собрания спросил у соседей: «Кто это говорил?»

Тогда Осман, парень огромного роста, работавший с Артемом в Уорике молотобойцем, ударил себя кулаком в грудь и горячо воскликнул: «Да как же ты его не знаешь? Это же наш верный и дорогой товарищ, и я работал вместе с ним!»

Русская колония собрала средства для детей, осиротевших после кровавой расправы на Лене. Люди тянулись к революционной работе.

Стала выходить газета на русском языке — «Австралийское эхо». Артем весь отдался революционной деятельности; он работал среди русских и помогал австралийским товарищам. Большой Том был инициатором и организатором борьбы за свободу слова.

Скоро нам пришлось расстаться. Работа в столовой мне не нравилась, и я уехал на станцию Нананго, и там временно устроился ремонтным рабочим. А потом переехал в Бандаберг, где жило много русских.

Меня интересовали плантации, расположенные в этом районе. Вся сахарная промышленность Австралии находилась в руках монополистов, составлявших акционерную компанию. В северной части Квинсленда огромные территории были заняты сахарным тростником. Они напоминали наши кукурузные поля, но стебли тростника толще и повыше. Убирать его было тяжело. Стебель подрезали у самого корня, очищали от листьев и складывали пачками.

Рабочий день здесь только считали десятичасовым; в действительности люди выходили на плантации с рассветом, а возвращались в темноте. Платили мне не больше чем в брисбенской столовой. После тяжкого труда я торопился скорее поесть и тотчас валился на койку.

Плантационные рабочие-австралийцы относились ко мне дружественно, но некоторые иногда проявляли высокомерие. Бывало, это приводило к перепалке. Проявления шовинизма цсегда вызывали у меня отвращение, но в рабочей среде они совершенно нетерпимы.

Непривычный труд на плантациях выматывал все мои силы. Я перебрался на строительство и опять занялся погрузкой балласта. Теперь эта работа не казалась мне тяжелой.

После четырехмесячного отсутствия я снова вернулся в Брисбен. Со свернутой палаткой на спине пошел к дому Степанова. Вдруг я услышал позади знакомый голос Артема:

— Здорово! Наконец-то появился! Идем ко мне.

Он возвращался с пристани после работы. Подошли к небольшому домику. Дверь открыла красивая смуглолицая женщина.

— Познакомься с моей женой, ее зовут Мина, — сказал Артем.

Мы пообедали втроем. Мне было грустно. Видимо, уловив мое настроение, Мина запела приятным, сильным голосом: «Дом, дом, милый дом! Нет места лучше, чем родной дом…»

Тоскливое чувство не покидало меня. Непривычно было видеть Артема в семейной обстановке. Я так стремился в Брисбен, чтобы поделиться с ним, найти понимание, получить совет. Уже несколько недель мною владела одна мысль — покинуть Австралию, жить в которой становилось все невыносимее. С небывалой силой тянуло меня на родину, в Россию. Перед глазами стояли широкие равнины, покрытые снежной пеленой, родные березы…

И вот я опять с Артемом, любимым товарищем, который всегда призывал к борьбе. Теперь он женат, примет австралийское подданство, быть может, станет квинслендским фермером и уже не вернется в Донбасс, к шахтерам, с которыми был так тесно связан?..