Пятнадцать лет скитаний по земному шару

— Там хорошо жить спекулянтам и жуликам, а рабочему человеку — могила: будешь работать и ходить без штанов!

Говорил он быстро, почти без пауз, потом немного задумался и вдруг предложил:

— Пойдем вместе, я тебя проведу, куда хочешь! Самое лучшее — пробираться на побережье Атлантики, к Панамскому каналу, оттуда дорога во все концы… А какой там гостеприимный народ, редко таких встретишь!..

Узнав, что у меня нет никаких документов, Кузьма вытащил толстый бумажник и извлек пачку удостоверений на английском, немецком, французском, испанском и других языках.

— Да, придется тебе достать какую-нибудь бумажку у русского консула, — сказал он, перелистав пачку. — Дело это куда проще, чем тебе кажется…

Как и я, Кузьма не имел намерения кормить вшей в доме армии спасения. Мы нашли пещеру и, накрывшись сухой травой, крепко уснули. А на другой день Кузьма нашел еще двух парней — финна и латыша, и мы вчетвером ввалились в помещение с вывеской «Русское консульство». Старичок консул сначала немного испугался; особенно его поразил вид финна, на лице которого сохранились следы боксерских ударов. Узнав, что нам нужно, консул напялил очки и обратился ко мне: «Как ваше имя и фамилия?» Я ответил: «Иван Ветров». Он написал на испанском языке справки для каждого из нас.

Запасшись документами с печатью, Кузьма и я ранним утром двинулись на север по шпалам тихоокеанской узкоколейной железной дороги, проходившей через район добычи селитры. Ни одного поезда мы не видели.

Океан, блистая ослепительной синевой, часто появлялся невдалеке и вдруг снова исчезал. Чем дальше на север, тем мрачнее и пустыннее становилась береговая равнина. На отрогах Кордильер кое-где лепились жалкие хижины, паслись козы, а дальше простиралась совершенно безлюдная местность. Горы поражали суровым, мрачным, но не лишенным красоты видом. Мелкие сухие растения, напоминавшие бессмертники, придавали склонам нежно-фиолетовый оттенок.

Четко раздавались звуки шагов по шпалам. Самочувствие у нас было великолепное. Кузьма оказался неутомимым ходоком, мы шли быстро.

Кузьма рисовал радужную картину прибытия в Панаму.

«Мы попадем в Колон, где нас будет поджидать пароход, идущий через Карибское море, — говорил он. — С моим удостоверением я сразу устроюсь машинистом, а тебя возьмут смазчиком, и — до свиданья, Америка, навсегда! Мы проберемся домой, в Россию… Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова — эта война кончится революцией! Я ведь, брат, работал и на Путиловском заводе, и в Сормове, да надоело вечно скрываться от жандармов — и вот уехал в Америку. Помнится, до чего хлестко расписывали агенты-вербовщики американскую жизнь! А пожил я здесь недолго и убедился: свободы рабочему человеку и тут нет, ее надо завоевать. Увидишь — мы, русские люди, добудем свободу раньше, чем другие народы. Эх, люблю я Россию! А как будет хорошо, когда мы избавимся от паразитов и кровопийц!»

Подробно рассказывал Кузьма о страданиях переселенцев в Америке.

«Таких простаков, поверивших вербовщикам, было много. Добрался я через Польшу до Гамбурга и присоединился к партии эмигрантов. Вербовщик обещал доставить в Америку тех, кто даст письменное согласие работать на железнодорожном строительстве. Пятьсот австрийцев, поляков, украинцев, русских сели на пароход и сразу почувствовали всю прелесть набитого до отказа душного трюма. Вот тебе и свободная жизнь! Прибыли в Аргентину, и нас под охраной отправили в глубь страны — прокладывать дорогу в верховьях реки Параны. Мы были собственностью подрядчика, купившего нас. Никто не получал на руки ни гроша, расплачивались с нами бонами, на которые можно было покупать продукты только в лавке хозяина. Местность, где мы работали, была малярийная, много народу погибло там. Бывало, поешь бананов, напьешься воды, и начинает тебя трясти желтая лихорадка. Сильно страдали люди и от насекомых, которые прокусывают кожу и откладывают под ней личинки. Это вызывает сильный зуд, образуются язвы и раны, а иногда бывает заражение крови… Полгода пробыл я в этих адских условиях, мечтая о побеге. Изучив язык и узнав путь, по которому можно выбраться из этих дебрей, я бежал».

Побег удался, Кузьма очутился в Рио-де-Жанейро. В этом огромном бразильском порту он поступил на пароход, но вскоре переменил работу.

— Я ведь не моряк, меня тянуло к привычному делу, — объяснил Кузьма. — В Аргентине, куда я снова попал, устроился наконец работать на паровых молотилках. Там я встретился с группой матросов-потемкинцев и сдружился с ними. Испытали они не меньше моего… На чужбине мы говорили о своих дорогих местах. Был у ребят граммофон и русские пластинки. Мы часто собирались и слушали родные песни…

Кузьма с чувством запел сильным, приятным голосом:

Кончен, кончен дальний путь,
Эх, вижу край родимый!
Сладко будет отдохнуть
Нам с подружкой милой…