Пятьсот часов тишины

Один из потомственных литейщиков рассказывал мне про своего деда: «Он в нательной рубашке на домну шел — отдушину ломом бить… как на медведя. Только крест нательный за спину закинет и идет. И стоит. II жарынь ему нипочем…» — «А зачем надо крест за спину закидывать?» — «Да, понимаешь, жжется, жжется железо-то!..»

На волю, на солнцепек вышли из литейной все равно как под густую прохладную сень.

В глазах еще долго потом стояло золотистое сияние рождавшегося металла.

И все казалось, что и солнце тоже льет свою плавку…

Жарынь!

С заводского двора, пахнущего гарью и нагретым железом, открывался великолепный вид на долину Чусовой и на самую высокую в этом районе гору — Сабик, похожую на придавленную зеленую папаху.

Гора эта расселась километрах в восьми от поселка, но — в самом центре картины и как-то удивительно гармонично уравновешивала ее своей громадой.

Типично уральский вид со старенького, некогда тоже типично уральского заводика! Мне эта картина еще не раз потом вспомнится. И поверьте, в обстоятельствах самых негаданных…

В книжный магазин первым устремился Лирик, надеявшийся раздобыть в глуши то, что прозевал в столице.

Уже судя по вывескам, магазин в Староуткинске был хоть куда. Вывески на сей раз не обманули: настоящий культурный магазин, каким и должен быть магазин книжный, — просторный, светлый, уютный, а не пыльный какой-нибудь катух, что встречается сплошь Да рядом. И очень большой выбор литературы. Если к этому прибавить любезность и обходительность девушек-продавщиц, то ничего нет удивительного, что каждый из нас вышел на улицу с увесистым пакетом. «Братцы, надо же поддержать коммерцию!» — призывно восклицал у прилавка Лирик, который оставил в магазине не только часть содержимого своего кошелька, но и некую бумажонку — то ли стишок, то ли адресок. «Тайна сия все еще тайна…»

Спускаясь к реке по неширокой, круто идущей с нагорья улице (в каждом окошке яркие огоньки герани), мы вдруг остановились, пораженные.

У одного из домов среди множества толстых поленьев, которыми в этом месте была завалена улица, работал изжелта-седой старик. Не очень дюжий с виду, он так споро орудовал колуном, что нельзя было не залюбоваться. Крякнет, ударит — и полено надвое. Должно быть, умел старик «ловкие точечки выискивать» (помните углежога Тимоху из бажовской «Живинки в деле»?). Лирик тотчас смекнул: вот где должны быть и легенды, и сказы, и черт-те что! Может, это не просто старик, а клад сущий. И бочком, бочком, и обход дровяных ухабов — к нему. Мы с интересе! наблюдали за этими маневрами.

Старик ничего не замечал, знай махал колуном да смачно покрякивал.

— Здравствуй, дедушка! — сказал Лирик. — Л не сделать ли нам перекур?

Несильно взлетел колун. Невозмутимо крякнул старик. Полено развалилось надвое.

— Дедушка, перекурим! — крикнул Лирик, — Намахался, давай шабашить! Эй, дедушка!

Ответа и на этот раз не последовало.

Лирик сокрушенно взглянул на нас.

— Братцы, да этот бедняга-долгожитель глух! Не везет…

И зашагал вниз, к реке.

В правобережную часть поселка, где стояла наша «Утка», мы прошли по длинному висячему мосту, который со скрипом и лязгом начинал гарцевать, чуть кто проявлял излишнюю резвость. Вот где, казалось бы, раздолье для ребят! Однако староуткинские мальчишки по непонятной причине совершенно не интересовались своим роскошным мостом…

Лодку мы оставили под присмотром Феди — степенного и молчаливого подростка. Он как прочел у нас на борту «Утка», так его словно магнитом к нам притянуло. Подошел и остолбенело замер у самой лодки. Лицо вроде бесстрастное, совсем как у куперовского индейца, но в глазах смешинки. (А может, то были зайчики от воды?) Мы усадили его на корму и велели никуда не отлучаться. Он так с невозмутимым видом и сидел, стегая по воде своей верховушкой.

— Так ты, Федя, стало быть, потомственный чусовлянин? — спросил Историк.

— Коренной, — подтвердил Федя.

— Значит, и отец?

— И отец.

— И дед?

— И дед. Мы все пермяки — соленые уши.

— Да ты, видать, парень с юморком, это хорошо! Ты кем собираешься быть?

Мы злоупотребляем детским терпением, задавая свой «главный взрослый вопрос». В ответ же обычно слышим: «Инженером. Врачом. Балериной…»

— Человеком, — сказал Федя.

— О… установка у тебя правильная!

Засмеялись. Только Федя остался невозмутимо серьезным.

— Не сомневаюсь: ты, брат, будешь человеком! Теперь еще одно… «Бойцов» Мамина-Сибиряка ты, конечно, читал?

— Читал.

— А «Подлиповцев»?

Федя задумался, наморщив лоб. Видно было, что ему не хочется огорчать доброго дядю, но он был честный малый, поэтому он отрицательно покачал головой.