Потеряв надежду полакомиться хариусами из Чусовой, Физик решил попытать счастья в ее притоках. Первым из самых подходящих был Сулем. Но в тот вечер моросил дождь, и мы нашего рыбака кое-как отговорили, чего не удалось, когда он собрался на Межевую Утку. Тогда решено было так: Физик ловит своих хариусов (пусть!) и готовит из них ужин (только из них!), а Историк с Лириком отправятся на экскурсию в Висим. Если ужина не будет, Физика макнут (в очках!) и в Чусовой, и в Межевой. Физик настолько верил в свою планиду, что согласился даже на такие кабальные условия.
Межевой эта Утка была названа потому, что во время оно по ней проходила граница владений Демидовых и Строгановых. В месте ее слияния с Чусовой расположено старинное село Усть-Утка. На противоположной стороне реки высится угрюмая, заросшая густым хвойным лесом гора Старуха. Чуть пониже села Чусовую словно бы перегораживает камень Красный.
Усть-Утка была одной из самых крупных пристаней, чем-то вроде выдвинутых на запад ворот Нижнего Тагила: в этом направлении шел сбыт демидовского металла. Ее и называли тогда Уткинской Пристанью. «На стрелке, где Утка сливалась с Чусовой, стояла караванная контора и был устроен громадный шлюз, за которым строились и оснащивались барки-коломенки. Весной, во время сплава, эта пристань жила самой кипучей жизнью, а потом точно засыпала на целый год. Меня удивляло больше всего то, что дальше этой пристани не было никакой колесной дороги, точно здесь кончался весь свет». Это — из воспоминаний Мамина-Сибиряка.
Мы сами не заметили, как очутились в родных местах Дмитрия Наркисовича; он родился вот здесь, на Межевой Утке, в Висиме (или по-тогдашнему — на Висимо-Шайтанском заводе), где и провел в очень скромной по достаткам поповской семье четырнадцать первых лет жизни. Он любил в шутку именовать себя «висимским автором», который-де «вскормлен висимским хлебом, вспоен висимской водой». До сих пор сохранилось здание школы, в которой будущий писатель учился.
Висим был одним из типичнейших горнозаводских поселков Урала. Мамин-Сибиряк описал его (под именем Ключевского завода) в превосходном своем романе «Три конца Концы» эти — «кержацкий», «тульский» и «хохлацкий» — при известной наблюдательности, как утверждают этнографического склада умы, различимы еще и посейчас.
…Вернувшись из Висима на попутной машине уже под вечер, Историк с Лириком разыскали Физика без особого труда. Однако жареными хариусами не пахло, как вообще не пахло пищей. Разъяренные экскурсанты, наскоро макнув проштрафившегося товарища с кормы «Утки» в Утку Межевую, набросились на холодную тушенку. И только уже после этого произошел нижеследующий сварливый разговор.
На вопрос Физика, что же они видели в Висиме, Лирик буркнул:
— Халупку… На школу нисколько не похожа: три окошка на улицу… крыша четырехскатная… труба… Мы избалованы: для нас это не школа… И как памятник старины — тоже не впечатляет… крыша — не та, труба — не та, калитка — не та… А что «то», никто уже толком не ведает. Как плотники говорят про никуда не годный старый дом: «Подруб, надруб и середина вон». Что же остается тогда? Исторический памятник? А где сидел Митя Мамин? Здесь, говорите? Быть этого не может!
— Ну почему же, помилуй!
— Мне всегда кажется, что прошлое — это не только в прошедшем времени… Оно еще и в другом месте… чуть ли не в другой какой-то стране… Чем дальше от нас прошлое, тем дальше и эта страна. А совсем не в этом доме, не на этой реке, не у этих скал…
— Разве эти скалы без прошлого?
— Мне говорят: «Здесь проезжал Мамин-Сибиряк». А где это «здесь», когда и вода, и деревья совсем другие! И даже скалы… Иное дело Савоська Кожин. Вот это прошлое!
— А что думает на этот счет Физик?
— Ммм… метафизика!
Лирик упорствовал:
— Ваше прошлое — примитив! Черепки в пещере… собачьи кости…
— Мы воспринимаем его как материалисты.
— Вы все сводите к одному измерению! Вы все хотите по Эвклиду, а надо по Лобачевскому, по Эйнштейну. Не улыбайся! Пусть я не знаю, как по Эйнштейну, но я знаю, что надо по Эйнштейну! Не так все просто, как вам мнится! Тут одним ярлычком «метафизика» не отделаешься!
Историк сказал: