Пятьсот часов тишины

— Я понимаю, куда он гнет. Египетские пирамиды, Троя, раскопанная Шлиманом, покинутые города — Ангкор, Пергам, Мачу-Пикчу. Ушли люди, осталось «прошлое», так сказать, «в чистом виде». Вот какое «прошлое» убедительно для нашего друга. Так оно на самом деле убедительно! Но чаще оно не где-то отдельно, а вкраплено в настоящее, бок о бок с ним, как Зимний дворец с областным управлением милиции Ленинграда, как Дом-музей Чехова и Планетарий на Садово-Кудринской. Урал еще своеобразнее в этом смысле. Уральское прошлое, оно как ржавые гвозди в ящике с новыми. Чтобы его увидеть, надо переворотить весь ящик. На Урале мало музеев, мало мемориальных досок, стрелок и разного рода указателей — даже на такой тропе, как Чусовая. II это не оттого, что уральцам плевать на свое прошлое или на свои исторические памятники, пет. Здесь особое отношение к прошлому: я бы сказал, деловое. Это замечательно выразил Бажов: Урал-де нужен нам не как история, а как современность. Понимаете? Даже похожий на музей Суздаль не согласен на роль Суздаля-музея. Уральцы же давно привыкли ставить прошлое на службу настоящему. И ничего не видят в этом зазорного. Напротив! Контрасты усиливают впечатление. Надо только уметь смотреть. Вспомните-ка староуткинский «самовар»!..

Рабочий поселок Староуткинск мы проехали несколько дней назад.

«Новый город всегда волнует, будь он Александрией или райцентром эстонского захолустья», — пишет Юхан Смуул в своей отнюдь не холодной «Ледовой книге».

Чувство это. как видно, извечное. Вот вспоминается из Гоголя: «Мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту: все равно, была ли то деревушка, бедный, уездный городишка, село ли, слободка, любопытного много открывал в нем… любопытный взгляд. Всякое строение, все, что носило только на себе напечатленье какой-нибудь заметной особенности, все останавливало меня и поражало».

Что добавить к этому? Разве только то, что, выписывая из Гоголя, трудно остановиться. Перечитайте, например, начало шестой главы первого тома «Мертвых душ», н вы скажете то же самое.

Староуткинск (или Старая Утка) возник в 1729 году по воле Акинфия Демидова — сына родоначальника «династии» Демидовых, Никиты Демидовича, тульского купца и оружейника, разбогатевшего на поставке ружей для петровской армии во время Северной войны. Сначала здесь был построен чугуноплавильный и железоделательный завод, а вскоре рядом с ним выросла и крупная пристань. Утку перегородили плотиной, образовался обширный пруд, растянувшийся верст на пять. Он существует и теперь.

Поселок амфитеатром встает на угорах левого берега. Окружив нижнюю часть пруда, он перекочевал уже и на правый берег Чусовой — к веселой речушке Дарье.

У него, как и у соседнего с ним села Чусовского, славное прошлое. При Демидовых здесь не раз вспыхивали народные восстания. Жители этих мест сражались в войсках Пугачева. Бои происходили даже под самой Старой Уткой. (Пихты словно пики укрывшихся за увалом конников.) Всколыхнула рабочих причусовских заводов и революция 905-го года. Немало ожесточенных схваток было на этих берегах и во время гражданской войны.

В годы Советской власти староуткинскнй завод был частично реконструирован. На нем сохранилась единственная в своем роде достопримечательность — доменная печь демидовских времен, или, как называют такие печи в народе, «самовар». Ее производительность — около пятнадцати тысяч пудов чугуна в год. Старушка домна до сих пор исправно дает металл, и неплохой металл, но вместе с тем сама она не более как «памятник жалкого состояния промышленности капиталистического Урала». Так сообщает путеводитель, но это очевидно и без путеводителя. «Функционирующий исторический памятник!» — сказал про старушку домну наш Историк, а для него — вы теперь понимаете — это как бы высший вид исторического памятника.

В полуденный зной, когда тянет в тень, в прохладу, далеко не каждый отважится на экскурсию туда, где безраздельно владычествует огонь.

Истина познается в сравнении. Надо, оказывается, приблизиться к этакому вот почтенно-утлому «самовару», чтоб прочувствовать всю грандиозную мощь современного предприятия.

Стоишь, смотришь, а в голову почему-то лезут тягучие мысли о сыродутном способе производства чугуна, о крицах и тому подобных древностях, хотя в параллель этим мыслям идет мысль другая, что ни сыродутный способ, ни крицы вроде бы и не имеют прямого отношения к объекту твоего внимания. И что ты, ученый и дипломированный, ни бельмеса, грубо говоря, не смыслишь в простом доменном процессе. В простом и старом, как мир. А надо бы! Надо бы, голубчик, право слово. Ладно, оправдываешься ты, вернусь домой— обязательно восполню пробел…

Разбрасывая звезды-брызги, из отдушины льется в ковш ослепительно золотая струя металла. Пышет таким адовым жаром, что сохнет кожа, трещат ресницы и брови.

А рабочим хоть бы что. Привыкли. Правда, у них защита: спецодежда, очки. Но мы бы и в спецодежде тут долго не выдержали. Кость не та!