Пятьсот часов тишины

Мы не сразу сообразили, чем это грозит. Беспечно думалось: проехало десять, ну пусть проедет еще двадцать, велика беда! Ан не тут-то было: моторок становилось все больше. Докучный их шум не утихал ни на минуту. Вскоре они уже пошли почти непрерывной цепью, словно сорвалась где-то прикола целая флотилия этой неистовой мелюзги и ринулась вверх к неведомой нам цели.

Поначалу все это выглядело даже интересно. Особенно с этнической стороны. Взять хотя бы лодки: длинные, узкие, остроносые, легкие на ходу, они ассоциировались с индейскими пирогами. В одних лодках ехали семьями, в других — тесными компаниями, в третьих, казалось, сошлись случайные попутчики, которым вовсе не по душе эта совместная езда: сидят как сычи, не лодка, а коммунальная квартира! Были лодки, набитые одними только беспардонно гогочущими, уже «на взводе» парнями или только визгливо-веселыми девчатами. Бравого вида старичок вез целую коллекцию старушек с корзинками на коленях, с белыми платочками на головах. Богат был и ассортимент подростков.

Куда они?.. Что у них за общая цель такая?..

Из лодок торчали ружья и удочки, грабли и косы, выглядывали крутобокие лукошки и корзины, виднелись узлы, рюкзаки, свертки.

Ба! Да это же уважаемые жители города Чусового поднялись в дорогу на выходной день! Кто чтоб поохотиться, кто на рыбалку, кто на сенокос, а многие за грибами, малиной, а то и просто к родне — проветриться, навестить, в деревенской бане попариться. Были тут, конечно, и хозяева заколоченных домов, что так растревожили нашего Историка.

Разыгрывались короткие, подчас просто молниеносные жанровые сценки. Нас приветствовали, осыпали репликами, поднимая стаканы и бутылки: «Ур-ра землякам! Ура «Утке»!» (Ах он, лукавый кыновский патриот, не такие уж тут кругом трезвенники и праведники!..) Над нами подтрунивали, звали за собой, предлагали взять на буксир. Находились удальцы, которые, заигрывая с нами, выделывали вокруг «Утки» такие кренделя, что бурлящие валы едва нас не захлестывали.

— Ты что, давно в гипсе не был! — заорал Лирик на одного из лихачей, когда тот чуть не врезался в нашу корму на стремительном развороте.

Час пик наступил около семи вечера.

Моторки шли одна за другой, а то и по нескольку в ряд. Поднялась такая трескотня, словно мы угодили под огонь пулеметной роты Выхлопные дымы сизым туманом повисли в воздухе. Пахло как на Арбате в знойный вечер, когда автомобильное стадо ползет двумя лентами — одна навстречу другой.

У нас в висках заломило с непривычки. Черт подери! Сколько же будет продолжаться это стихийное бедствие? Тут-то мы осознали наконец: путешествие кончилось… Все.

Холодно в Утке, холодно в Кыне,
Скована льдом Чусовая-река.

Грустно, но факт. Все. Точка. Поэт был прав.

Мы думали теперь только о том, как бы поскорее доехать.

Последняя ночевка была километрах в пятнадцати от Чусового. Мы выбрали ее с таким расчетом, чтоб утром не торопясь привести себя в порядок и приплыть в Чусовой к обеду.

Моторки неслись весь вечер дотемна.

Они отравили нам и последнюю чусовскую ночь, потому что великое их переселение продолжалось. Правда, шли они уже не так густо, но тарахтели в ночной тиши еще более рьяно, нежели вечером.

На одной из последних моторок явился хозяин луговины, на которой мы разбили палатку. Нас разбудил его сердитый простуженный баритон. Носясь вокруг палатки, хозяин топотал сапожищами, стучал чем-то деревянным и металлическим и то вешал на нас чертей то величал нас по батюшке и по матушке.

— Не успели сробить покос, а их нанесла нелегкая! Бездельники, тунеядцы! Я в суд подам! Я акт на потраву составлю!

Из его слов выходило, что мы «переворошили весь стог» (а на деле мы к сену даже не прикоснулись), и в самом лучшем месте выжгли костром «плешь» (а на деле мы развели огонь на уже старом кострище), и что-то еще, и что-то еще…

Был седьмой час. Монолог хозяина длился уже минут двадцать.

— Этот оратор неистощим! Подъем! — в один голос сказали Историк, и Физик — Подъем!

Выбравшись из палатки, они попытались вступить в переговоры с разбушевавшимся небольшим человеком в огромных резиновых сапогах. Но это оказалось невыполнимой задачей, поскольку тот распалился добела и слышал только себя. Да и что из того, что не мы трогали сено, что не мы выжгли «плешь»? Ведь кто-то и трогал, и выжег. Конечно же, это дело рук туристов! Значит, мы, туристы, за туристов же и должны расплачиваться. Коль общее у нас «реноме», то и общий за все ответ! Тут надо было не оправдываться, а предпринять нечто такое, что загладило бы чужое головотяпство.

С хозяином была жена. Как и всякая нормальная женщина, она считала, что главное благо на свете — мир. Сначала она не вмешивалась, молча копалась в лодке и даже как будто не слышала ничего, но в самый нужный момент подошла к мужу и сказала:

— Гриша, будет тебе шуметь. Это не они. Ты послушал бы, что люди говорят.

И до хозяина вдруг дошло.

Однако инцидент исчерпан был лишь тогда, когда мы помогли перетащить стог на лодку.

Сено пахло, как краснодарский чай «экстра».