Пятый крестовый поход

Два австрийских рыцаря, дравшиеся неподалеку от Касселя, и не собирались отступать. Они орудовали большими топорами, круша вражеские щиты в щепки, снося головы и отрубая конечности. В рогатых нормандских шлемах они походили на викингов – берсеркеров, не знающих страха и боли. Султанские гвардейцы ложились вокруг них, словно колосья под серпом. Но вот они сцепились с двумя огромного роста нубийцами, которые также предпочитали всему другому оружию топоры. Ужасный это был поединок. Один австриец потерял руку, держащую щит, до локтя, но сам, обливаясь фонтанирующей из обрубка кровью, упал на нубийца, разрубив топором его грудь. Двое оставшихся противников одновременно нанесли друг другу смертельные удары по голове и упали рядом. Их кисти, бившиеся в конвульсиях, отчаянно сжимали древко топоров.

Данфельд вместе с Касселем был отделен от своих друзей в начале боя. Сначала они сражались рядом, а потом Данфельд потерял Касселя из виду. Около пятидесяти арабов, прорвавших на этом участке через христианскую оборону, постепенно оттеснили его к самому мосту. Но вскоре эта горстка сарацин сама была уничтожена тамплиерами, а Данфельд так и остался в задних рядах. И весь остальной бой он провел в мучительном ожидании, когда же враг доберется до моста. Тогда останется только одно – умереть. Данфельд вспоминал Хильду и просил ее образ придать ему сил, когда наступит последний миг. Но вот прозвучал приказ отступать за мост, и Данфельд был одним из первых, кто перешел его. Душа барона рвалась к его друзьям, на передовую. Он жаждал сарацинской крови, но было уже слишком поздно.

Христиане отступали более или менее организованно, особенно тамплиеры, которые погибали, но не нарушали строя и прикрывали отход остальных крестоносцев. Весь залитый кровью магистр Пере де Монтегаудо хладнокровно руководил прикрытием. Сам он был образцом дисциплины и беспрекословно требовал этого ото всех своих подчиненных. Честь ордена была для него превыше жизни – и своей и своих рыцарей. Тамплиеры бесстрашно смотрели в лицо смерти, как и их предшественники и будущие последователи. Казалось, они сделаны из стали. Нет, из стали были их характеры. И когда сарацины погибали от мечей тамплиеров, в их потухающих глазах отпечатывались красные восьмиконечные кресты.

На мосту образовалась давка. Тот, кто падал, оказывался мгновенно затоптанным. Лотринген споткнулся и чуть было не упал в реку. Но Штернберг крепко держал его под руки. Всюду толкались, не убранные в ножны мечи ранили, словно в бою. Проклятия сыпались, как из рога изобилия. Крестоносцы заполнили собой весь мост и уже стали переходить на противоположный берег. Лотринген снова споткнулся, но на этот раз уже более не мог сам встать на ноги и идти даже с поддержкой. Меч вывалился из его рук, а голова безжизненно повисла. Штернберг стиснул брата сильнее и почти поволок на себе. Рядом Ганс Рихтер и Зигфрид Когельхайм прикрывали братьев от необузданной толпы.

Наконец все немцы герцога Австрийского и тамплиеры перешли через мост на правый берег. Преследующие их по пятам сарацины в страхе остановились. За мостом они увидели построенную в боевой порядок рыцарскую кавалерию, готовую броситься на арабов. Ничто не могло бы удержать и оказать сопротивление закованным в броню тяжелым кавалеристам, выставившим перед собой, как таран, копье. Герцог Австрийский и часть его людей, оседлав оставленных на этом берегу своих дестриеров, присоединились к подошедшим рыцарям и готовы были снова вступить в бой. Но арабы оказались благоразумны. Они не пошли на верную смерть и отступили.

В это Вербное воскресенье 31 марта кровь лилась с утра и до вечера. И как говорит очевидец, христианам не дано было носить в этот день никаких других пальмовых ветвей, кроме копий, мечей, арбалетов и луков. Много тысяч человеческих душ покинули в этот день тела под угрюмую музыку стали и арабских барабанов. Но все атаки армии Аль-Камиля были отбиты, а Дамиетта по-прежнему осталась в кольце осады. И победа осталась за крестоносцами.

Глава восьмая. Больше, чем брат

– Черт вас подери, Эйснер! Вы жалкий трус! Сбежали во время боя, в то время как половина моих людей погибла! Я видел собственными глазами, как вы притворились мертвым! Проклятье на вашу голову!

Так говорил Лихтендорф, идя к своему шатру с забинтованной головой и рукой и поддерживаемый оруженосцем. Эйснер, шедший рядом с графом, вместе с Али-Осирисом, только пожал плечами.

– По-вашему, я обязан был погибнуть?

– Вы были обязаны сражаться, и если ничего другого не оставалось, то погибнуть!

– Вот именно – если ничего другого не оставалось!

– И после этого вы еще называете себя рыцарем! Как вы жалок, Эйснер! Мои копейщики были простыми крестьянами, однако сражались и умерли достойно! Чтоб вас чума забрала!

– Послушайте, граф, никто не виноват в том, что мы ввязались в неравный бой…