Пилюля на палочке. Записки высокой девочки

«У меня сильная воля! – сказала я сама себе. – И уж если я смогла научиться красиво писать, перепрыгивать через коня и кататься на коньках, то десять минут пролежать в ледяной воде – это тьфу!».

Наконец, время прошло, и я, выскочив из ванны, нырнула в тёплую постель. От холода я забыла и про Пилюлю, и про Стрельцова-Удальцова, и про свою невыносимую жизнь, полную страданий. Чтобы согреться, одного одеяла оказалось мало, пришлось взять ещё одно, а сверху накрыться пуховиком. Но теплее от этого не становилось. Меня била крупная дрожь. Стало трудно дышать, как будто бы не хватало воздуха. Я уже испугалась, что не доживу до прихода родителей, но мне повезло – дожила. Потом было скорая помощь, которую вызвала мама, рентген, заключение врача.

– Двухсторонее воспаление лёгких, – сказал он. – Срочно в стационар!

…Лёжа под капельницей, я смотрела в больничный потолок. Он сильно отличался от потолка в моей комнате. Мой потолок был гладким, как яичко, а этот напоминал летний асфальт с трещинами да выемками. Мне сразу же захотелось нарисовать себя, лежащую под капельницей, но, понятно, это было невозможно. К тому же бумага и карандаши остались дома.

И тут я чуть было не вскочила: кажется, я не успела убрать со стола пачку своих рисунков! Их увидят родители! И скажут: до чего же бесталанная наша Зинаида! Даже нарисовать ничего толком не может! И выбросят всё в мусорное ведро! О, ужас-ужас!

Потом появилась спасительная мысль: а может, я ничего и не оставила? А если и оставила, родители могли и не заметить. А если заметили, то, может, не поняли, какие ужасные у меня рисунки?

Но, в любом случае, лёжа под капельницей, я ничего не смогу изменить, – сказала я сама себе и попыталась успокоиться. И всё же тревога осталась.

Нет худа без добра

Первые четыре дня я почти не вставала и, кроме потолка в палате, ничего не видела. И не хотела видеть. И думать не хотела. Ни о чём. Ни об обидах. Ни о Стрельцове-Удальцове. Ни о Пилюле на палочке. Оказывается, когда у тебя температура под сорок и не хватает воздуха, всё остальное кажется такой ерундой!

Время от времени заходил врач, спрашивал, как дела, и озабоченно качал головой. Дела, видимо, шли не очень хорошо. Да, скорее всего, так и было. Сил у меня хватало только на то, чтобы дойти до туалета и обратно.

А на шестой день…

– Зинаида Смирнова кто? – заглянув в палату, спросила санитарка.

– Я…

– К тебе пришли.

– Кто?

– Да какие-то там! Я им говорю – она пока не ходит. А они – и просют, и просют, чтобы ты вышла. Сможешь дойти до вестибюля?

– Смогу… наверное…

– Тогда – вон, на вешалке, халат тёплый – накинь и иди потихонечку… Только недолго, доча, ладно? А то мне от врача влетит!

Накинув больничный халат, я, придерживаясь за стенку, двинулась по длинному узкому коридору. Пол под ногами качался, как будто бы я шла по палубе корабля.

«Кто бы это мог быть? – думала я. – Родители? Но они всегда заходят в палату. Кто же тогда?»

Я вышла в вестибюль и растерялась. Куда смотреть? Повсюду больные и посетители, больные и посетители… Больные сидят, посетители – стоят, потому что мест сидячих для всех не хватает.

Вдруг из угла донёсся голос Сыромятниковой:

– Зина, Зина, мы здесь!

Я посмотрела туда, откуда доносился голос, и увидела не только Сыромятникову, но и Жеребцову и даже … Ирку Ильину! Вот это да! «Наверное, их отправила ко мне Изольда Романовна», – подумала я, и радость мгновенно улетучилась.

Девчонки вскочили с сиденья.

– Садись, ты же больная!

Я плюхнулась на освободившееся место.

– Ой, Зин, как без тебя скучно! – наперебой говорили девчонки.

– Даже Стрельцов-Удальцов немного сник!

– Да и вообще мы все тебя заждались!

– Ой, о тебе всё время спрашивает Дондоков.

– Он даже хотел навестить тебя с нами, но мы решили мальчиков не брать. Подумали, вдруг это будет тебе неприятно?

– Зин, как же здорово, что мы к тебе пришли! – сказала Сыромятникова. – А ведь мы немного боялись.

– Так вы сами решили прийти? – задала я вопрос, который всё это время не давал мне покоя.

– Конечно! А как ещё-то?

– А чего же тогда боялись?

– Да понимаешь, Зин, ты же такая… серьёзная. И умная. Стоишь одна на перемене, подойти страшно…

– Точно-точно! – поддержала Ирка. – Мы давно хотели позвать тебя в нашу компанию, но думали, что у тебя свой круг друзей.

– Слушай, Зин, а можно мы будем тебе звонить? – спросила Сыромятникова.

– Странный вопрос. Конечно!

Я так мечтала болтать иногда по телефону с одноклассницами, но мне никто не звонил. И вот мои мечты стали сбываться! Вот уж действительно нет худа без добра, как говорит моя бабушка.

Я возвращалась в палату по тому же длинному коридору, только уже не держалась за стенку. И пол под ногами почти не качался. Как будто бы от одного разговора с девчонками прибавилось сил.

На другой день врач сказал:

– Ну, кажется, дела идут на поправку! По крайней мере, постельный режим отменяется.