Пётр Прусов

В 1983 году был в командировке в Германии. И случайно встретился с бывшими соотечественниками, эмигрировавшими в немецкие земли. Дело было зимой. Разговорились за жизнь. Повспоминали под бутылку сызранской водки, это такой, знаете, «сучок», горло дерёт. Как я го- ворю, настоящие мужчины пьют только водку сызранского разлива. Хотя сивухи там хватало. И вот сидим, пьём, разговариваем. И я заме- чаю, что одна женщина пристально на меня смотрит. Я ещё подумал,

может, с лицом у меня что-то не то. А она проходила мимо и, видимо, услыхала русскую речь. Подходит со временем и спрашивает: «Вы меня не помните?». – «Нет». – «А это не вы нам плетень сломали?». Ёлки- моталки – вот ведь как случается: через 25 лет, да за четыре тысячи ки- лометров… Вот какой маленький земной шарик оказался! И про медаль ту сразу вспомнилось – получил я её в семнадцать с половиной лет.

А в Зубках, на родине, я был последний раз три года назад. Когда мать была жива, так ездил каждый год. И после смерти мамы несколько лет ездил каждый год. А потом умер сват, с которым мы были очень дружны. Как я говорил, мы с ним закончили одну «академию» – Горо- докский техникум механизации сельского хозяйства. У меня там брат ещё живёт, Виктор. Был главным строителем Витебска. Вышел он на пенсию, и я сказал ему: «Оставляй квартиру сыну, а сам перебирайся в деревню. Надо, чтобы дом родительский был жив. Я тебе помогу его перестроить». Написал отказную от своей доли. Там теперь Виктор живёт. Дом уже дважды после войны отстраивался. Деревня-то была огромная, больше 500 домов. Всю в войну сожгли, дотла.

АЕ: А матушка-то Ваша в Зубках померла? Не приезжала пожить в Тольятти?

ПМ: Она много раз гостила у нас, здесь. И успела до смерти и по-

гордиться мной, моими делами – без ложной скромности, гордиться было чем. И подолгу жила здесь, даже товарками обзавелась, которые потом о ней много и часто вспоминали. А потом, когда она почувство- вала себя хуже, сказала: «Поеду сынок на свою землю. А то помру здесь, ты же меня не отвезёшь в Зубки». Мама долго прожила.

У меня одна бабушка умерла в 90 лет, другая в 92. Дед один умер в 94 года, а годом раньше ещё вовсю косил траву косой. Он бы, навер- ное, ещё пожил, но умерла его жена, бабушка моя, и он высох, зачах без неё. А она, вообще-то, целых 10 лет до смерти лежала парализованной. Но характер был нордический, всё управлять любила всем и всеми. Помочь-то деду уже ничем не могла последние годы, а всё равно сле- дила. Принесут ему в грелке самогонки, она – ну-ка, давай сюда и себе под матрас прячет. Уснёт когда, дед тихонько вытаскивал, выпивал, а в грелку воды простой набирал. Бабка проснётся, пощупает – цела грелка, она и довольна. Если их послушать, они постоянно препира- лись друг с другом. А как померла бабка, дед сказал: «Вот и мне теперь здесь делать нечего. Нет у меня, внук, теперь интересу жить». И почти следом тоже помер. Вот такая любовь была.

Мамка моя умерла в 89 лет, не дожив до юбилея буквально не- сколько дней. Когда врача спросил, в чём причина, тот сказал, что нет причины, что просто организм сносился весь. Полностью. А что ты хо- чешь? Роди ребёнка в войну, выкорми его на оккупированной земле, а потом расти без мужа, одна, да ещё куча других детей на руках. Сама и дом отстраивала после войны, и потом ещё раз перестраивала. Рабо- тала много в колхозе. Сносилась вся.

АЕ: К вопросу о долгожительстве. Пётр Михайлович, а почему Вы до сих пор работаете? Это особенность Вашего поколения или Ваш личный выбор?

ПМ: Во-первых, это, конечно, особенность поколения. И мой лич-

ный выбор – ну, не могу я без дела сидеть! Дети, слава Богу, выросли, самостоятельно живут, справляются. Я, конечно, помогаю им, но не по- тому, что они нуждаются. Просто я в состоянии пока это делать. Мне самому хочется.

У нас поколение такое – каждый говорит, мол, вот, наступит 60 лет, и на работу больше ни ногой. А как подходит рубеж, все сразу об этом обещании забывают. Я ушёл с поста главного конструктора, как и обе- щал, спустя пять лет.

Уходить надо вовремя, когда всем жалко, что ты уходишь, а не тогда, когда уже все вокруг замучались думать: «И когда же этот дед успо- коится?!».