Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю

Узнав об этой жалобе, Елизавета пустилась в многословные оправдания (которые Мендоса счел верхом неискренности), пытаясь убедить герцога, что отпускает его ради его блага и вовсе не думает о себе. Более того, она притворно утверждала, что считает его отъезд «излишне поспешным».

Герцог ответил: «Нет, нет, мадам, вы моя, и в доказательство я могу привести те слова, что вы говорили и писали мне». Ее истинные чувства к нему «подтверждал подарок – кольцо, о котором я известил моего брата короля, мою мать и принцев Франции, и все, кто присутствовал на наших свиданиях, готовы быть тому свидетелями». Он настаивал: «Если я не могу получить вас в жены честными средствами и любовью, мне придется сделать это силой, потому что я не покину эту страну без вас».

Елизавета ответила, что его угрозы ее не пугают. Она знает свои мысли и те слова, которые написала ему, лучше, чем кто-либо другой, «а что касается кольца, то оно было лишь залогом вечной дружбы и подразумеваемого договора», при условии, что брат герцога согласится на него. Однако она совершенно уверена, что он никогда этого не сделает. Даже если романтические чувства на время вскружили герцогу Алансонскому голову, эта отповедь, несомненно, отрезвила его. Елизавета могла смутиться (или притвориться смущенной), но она могла быть опасной. Королева избегала брака, словно петли, грозившей затянуться у нее на шее. Более того, она утверждала, что «полностью свободна от каких-либо супружеских обязательств» и намеревается оставаться в таком состоянии до тех пор, пока не преодолеет свою «природную ненависть к браку» – что было крайне маловероятно. Ясно обозначив свою позицию, она позволила герцогу остаться в Англии еще на какое-то время «для взаимно приятного общения, как брату и другу, но не как мужу». Чтобы подсластить предложение, она обещала ему денег.

Затем Уильяму Сесилу, лорду Берли, поручили выяснить, какая сумма убедит неудачливого жениха уехать. Но герцог не торопился с отъездом. По словам Елизаветы, он попросил у нее денег для войны против католиков во Фландрии, которую, как он утверждал, он вел ради нее. И если она не заинтересована в этом проекте, она должна, по крайней мере, компенсировать ему «отказ выйти за него замуж». Чтобы скорее покончить с этим неловким делом, она предложила ему ежемесячное содержание, и «это так обрадовало его, что вы бы его и не узнали». Но это еще не конец их романа. «Как только он окажется за морем, – сказала Елизавета, – я напишу ему, что мой Совет решительно воспротивился нашему соглашению, а мой народ никогда этого не позволит».

По мнению подслушивающего Мендосы, все это значило, что на самом деле герцог Алансонский хотел не жениться на королеве, а ослабить Англию, выманив у нее как можно больше денег. Брак служил просто средством для достижения этой неприглядной цели. Введенный в курс дела Сесил ответил, что в таком случае королева должна дать герцогу лишь самую скромную сумму, и вопрос разрешится. Предложение было встречено хохотом королевы и ее советников, которые принялись высмеивать Алансона: «Хорош кавалер, который продает свою даму за деньги».

Несмотря на все попытки договориться, герцог отказывался уезжать. Он выглядел жалко, угрожающе и одновременно смешно. Елизавета и ее советники продолжали препираться с ним об условиях отъезда. 1581 г. подходил к концу. Они принялись уговаривать его уехать до Нового года, иначе ему придется преподнести королеве дорогие подарки, «как того требует обычай этой страны». Время истекало. Корабли для герцога были готовы и ждали в устье Темзы, чтобы увезти его «вопреки встречному ветру». Атмосфера охладилась во всех смыслах этого слова. Наконец в феврале 1582 г. герцог уехал. Елизавета попыталась смягчить удар, написав на его отъезд изящное, полное грусти стихотворение:

Печалюсь я, но мне мой долг велит
Любовь под маской ненависти скрыть,
Боль затаить, спокойной быть на вид
И слова лишнего не проронить.
Я есмь, и нет меня. В огне я коченею.
Я уж не я, коль быть собой не смею[6]

.

Герцог Алансонский вернулся на континент и через два года умер от малярии. Ему было 29 лет.

Елизавете, пережившей незадачливого жениха, было около пятидесяти. Хотя ее девиз гласил SemperEadem («Всё та же»), она быстро старела. Она была последней из своего рода. Странным образом отсутствие мужа или ребенка создало вокруг нее культ девственности. Королева-девственница жертвовала личным счастьем ради блага Англии. Личности более приземленные шептались, будто дело в каком-то дефекте, из-за которого она неспособна на физическую близость. Драматург Бен Джонсон, среди елизаветинцев уступавший только Шекспиру, сплетничал, будто у Елизаветы есть «мембрана, не позволяющая ей принять мужчину, хотя она, к своему удовольствию, перепробовала многих» – разумеется, ни доказать, ни опровергнуть подобные сплетни невозможно.