Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю

Дрейк, обычно равнодушный к испанской пропаганде, на сей раз сделал нехарактерную для себя вещь и ответил на оскорбления Мендосы. «Они не постыдились опубликовать в печати на разных языках повесть о великих победах, якобы одержанных ими над этим королевством, и распространяли их обманным образом по всей Франции, Италии и другим странам. Но вскоре всем народам открылось, как их флот, который они называли непобедимым, состоявший из 140 кораблей, в числе которых были не только их суда, но и большие аргосы, португальские каракки, флорентийцы и огромные корабли других стран, был разбит всего 30 военными кораблями Ее Величества и нескольких наших купцов благодаря мудрому, доблестному и умелому руководству лорда Чарльза Говарда, лорд-адмирала Англии. Мы били и трепали испанцев от мыса Лизард в Корнуолле до Портленда, где они позорно бросили дона Педро де Вальдеса с его могучим кораблем, и далее от Портленда до Кале, где они потеряли Уго де Монкадо с его галерами. Из Кале, напуганные нашими брандерами, обрубив якоря, они бежали прочь из Англии вокруг Шотландии и Ирландии», – громыхал Дрейк. Эти негодяи «надеялись найти приют и вспоможение» у собратьев-католиков, обитавших в тех местах. Но вместо этого «почти все они разбились о скалы, а те, что смогли выбраться на берег, хотя людей у них оставалось достаточно, были тем не менее сокрушены, разбиты, убиты и взяты в плен; и далее их гнали из одной деревни в другую, связав попарно, и в конце концов переправили в Англию, где Ее Величество в силу своей царственной и непобедимой натуры, побрезговав казнить их и не пожелав удерживать их у себя и как-либо развлекать, повелела отправить их на родину, где они могли засвидетельствовать истину и правдиво поведать о славных деяниях своего непобедимого и ужасного флота». Все пережитые испанцами страдания и унижения представлялись Дрейку вполне уместными.

Дрейк напомнил своим читателям, что испанцы совершенно не умели воевать. «За все время своего плавания вокруг Англии они не потопили и не захватили ни одного нашего корабля, барка или шлюпки и даже не сожгли на берегу ни единой овчарни». Герцог Пармский, в свою очередь, тоже не сидел без дела. Он обратился за помощью к кардиналу в Риме (который по стечению обстоятельств приходился ему дядей) и подробно изложил Филиппу II свою версию событий. Король публично не высказывал герцогу Пармскому никаких упреков, однако считал именно его виновным в катастрофическом поражении. Недовольство короля вынудило герцога объявить об официальном прекращении «Английского предприятия» – по крайней мере, в тот момент.

Не все в Англии радовались победе. Лорд Говард, мучимый угрызениями совести, без обиняков написал королеве о том, что среди солдат и моряков быстро распространяются заразные болезни. «Милостивая госпожа, с великой скорбью я вынужден сообщить вам о том, в каком состоянии находится здесь ваш флот. Распространяются и свирепствуют многочисленные и опасные болезни; даже новые люди, которых мы вербуем на наши корабли, сегодня заразившись, завтра уже умирают; увы, таков неизменно печальный исход великих деяний во славу отечества, но я не сомневаюсь, что милостью Божьей и при надлежащей заботе Вашего Величества зараза должна отступить». Тяжесть положения требовала срочных мер. Говард сообщил Тайному совету, что люди «ежедневно умирают, заболевая на кораблях, в большом количестве, а сами корабли так пропитаны порчей и заразой, что мы подозреваем настоящую чуму».

О серьезности ситуации свидетельствовало то, что «на многих кораблях едва хватало людей, чтобы поднять якоря». В одном только Плимуте из 500 человек команды «Элизабет Бонавентуры» погибло уже 200, и список с каждым днем пополнялся. На борту «Элизабет Ионы» из всей команды выжил только один человек.

Расстроенный до глубины души, Говард признавался Берли: «Самое горестное зрелище здесь, в Маргите, – это те люди, которые, не имея никакого пристанища, умирают на улицах… Какое сердце не наполнится горечью при виде тех, кто доблестно служил, а теперь так жалко гибнет». Говард сделал все, что мог: он продал часть личного серебра, чтобы оплатить неотложные нужды своих людей, и умолял Совет убедить королеву «открыть кошелек», чтобы помочь больным и умирающим солдатам. Нельзя было допустить, «чтобы люди, так славно послужившие, страдали от голода». Ответ Елизаветы поражал ледяным бессердечием. Она поручила Берли передать Говарду, что «в случае смерти, увольнения больных и тому подобного можно сэкономить часть общего жалованья». Смерть давала удобную возможность избавиться от дефицита бюджета.