Пираты Венеры

У арсенала бились врукопашную — мечами, кинжалами и просто кулаками. Из-за того, что сражающиеся перемешались, применять огнестрельное оружие было нельзя из боязни попасть в товарища. И я прыгнул в центр этой свалки. Сунув пистолет за пояс, я с ходу проткнул мечом огромного типа, пытавшегося зарезать Хонана. Затем схватил еще одного за волосы и отшвырнул от дверей, крикнув Хонану, чтобы он его прикончил: слишком долго было бы погружать меч в тело и снова вытаскивать его. Я хотел лишь пробиться поближе к Кирону и помочь ему.

И все время я слышал крики: «За свободу!» и рев присоединившихся к нам солдат — насколько я мог судить, с нами были уже все пленники. И тут еще один солдат встал у меня на пути. Я видел его спину и хотел уже переадресовать его Хонану и остальным, кто был за мной, но увидел, что он ударил кинжалом солдата, стоящего перед ним, и тоже крикнул: «За свободу!». В нашей группе сражающихся, по крайней мере, один перебежчик уже есть, но тогда я еще не знал, как много их.

Когда я в конце концов пробился к арсеналу, Кирон там уже основательно закрепился. Многие из мятежников через окна забирались в каюту, и каждому Кирон давал несколько мечей и пистолетов, приказывая раздавать их сражающимся на палубе.

Увидев, что здесь все в порядке, я взял несколько человек и поспешил с ними на верхнюю палубу, где офицеры с мостика палили по мятежникам и своим людям без разбору. Процедура это была настолько жестокой, что многие из солдат, заметив это, перешли на нашу сторону. И первый же человек, которого я увидел на палубе, был Камлот с мечом в одной руке и с пистолетом в другой, он стрелял в офицеров, по-видимому, пытавшихся прорваться на главную палубу к лояльно настроенным солдатам.

Будьте уверены, я очень обрадовался, увидев друга снова, и он, заметив меня, одарил быстрой улыбкой приветствия. Я бросился к нему и тоже открыл огонь по офицерам.

Пятеро из них упали, а двое оставшихся повернулись и попытались спастись бегством на верхнюю палубу. За ними устремились более двух десятков мятежников, страстно желавших взобраться наверх, где нашли убежище оставшиеся офицеры, и еще больше восставших толпились за нами, как я мог видеть. Мы с Камлотом побежали к следующей палубе. Перегоняя нас, с воем и руганью промчался авангард мятежников, чтобы обрушиться на офицеров.

Люди полностью вышли из-под контроля. Моих первоначальных соратников среди них было слишком мало, и поэтому большинство восставших никого из руководителей не знали — каждый сам за себя. Я хотел защитить некоторых из офицеров и направил на это все свое внимание, но все равно я был абсолютно бессилен предотвратить кровавую расправу, совершенно не нужную для нашего дела.

Офицеры, сражавшиеся за жизнь и наносившие большой урон нападавшим, в конце концов были полностью подавлены численным превосходством. Каждый из мятежников и присоединившихся к ним солдат, казалось, имел зуб или на кого-либо конкретно, или в целом на офицерство как клан, и на время все превратились в разъяренных маньяков, снова и снова штурмовавших последний бастион власти — овальную башню на верхней палубе.

Каждого убитого или раненого офицера скидывали за перила, тело, падая с палубы на палубу, исчезало в море. Так, убивая врагов на месте или сбрасывая их вниз, где их добивали другие мятежники, они пробирались к башне.

Капитан был последним, кого спихнули вниз. Его нашли в шкафу своей каюты. При виде его поднялась такая буря гнева и ярости, какой я раньше никогда не наблюдал и надеюсь никогда не видеть в дальнейшем. Мы с Камлотом были беспомощными свидетелями этой вспышки гнева. Капитана растерзали на куски и спихнули в море.

Капитана убили, сражение окончилось. Корабль наш! План мой завершился успешно, но я внезапно понял, что создал страшную силу, контролировать которую может оказаться мне не под силу. Я тронул Камлота рукой.

— Пошли со мной, — попросил я его и спустился на главную палубу.

— Кто зачинщик этого? — спросил Камлот, когда мы с трудом пробрались через ряды возбужденных мятежников.

— Восстание — это мой замысел. Но не резня, — ответил я. — Теперь мы должны попытаться ликвидировать хаос.

— Если сможем, — заметил он скептически.

По дороге я собрал всех первоначальных членов своей организации, каких заметил, и в конце концов собрались почти все. Среди мятежников я обнаружил трубача: он, сам того не зная, дал сигнал к восстанию, и я попросил его возвестить трубой, что все должны собраться на главной палубе. Я не знал, подействуют ли на всех звуки трубы, но так сильна была привычка среди военных людей к дисциплине, что, как только прозвучал сигнал, со всех сторон к нам стали собираться люди.

Я взобрался на лафет одного из орудий и, окруженный своей верной командой, провозгласил, что «Солдаты Свободы» захватили корабль и что те, кто пожелает остаться с нами, должны подчиняться вукору (т. е. командиру) организации, а остальные могут сойти на берег.

— А кто вукор? — осведомился солдат, который, как я помнил, больше всего неистовствовал в сражении с офицерами.

— Я, — сказал я ему.