Пираты Венеры

Я теперь шел рядом с Дуаре. Отнюдь не потому, что она трусила, мокро блестела в области глаз и уже носом хлюпала, не потому. А в силу каких-то новых, открывшихся нам после этого общественного веселья обстоятельств. Я позволил ей за себя держаться, и совершенно бесплатно. Иногда мне казалось мало одной руки, судорожно ею сжимаемой, тогда я давал ей обе. Она хватала, как умирающий — воздух…

— Даже боюсь себе представить, что нас ждет, Карсон…

— Утешайся тем, товарищ, — улыбнулся я, — что ты страдаешь не из-за своей, а по моей глупости. Если б я сразу взял верное направление, все было бы иначе.

— Не терзай себя так, — вдруг заявляет она, и глаза такие искренние. — Ты сделал для меня все, что было возможно. Я понимаю и ценю это.

Говорит.

Ну и разделывает меня в дым! Все уже под ногами плывет, качается, дороги не вижу! Чуть ли не мечтаю отмотать события назад, чтобы от этих лохмачей еще раз получить по зубам, но чтобы она еще раз повторила это.

Луч света, луч надежды опять вспыхнул в моем сердце. Забавно, что образ солнечного света возник у меня в тех краях, где солнечного света как такового не имеется, не бывает вообще.

День уже клонился к закату, а мы шли и шли, забираясь все глубже в лес. Нобарганы двигались молча, время от времени перебрасываясь короткими отрывистыми фразами типа «он меня», «мне оно» или «нам их». Больше они не смеялись, чему я, признаться, был очень рад, — уши резало. Редко можно представить что-нибудь более омерзительное, чем смех этого никогда не мытого человеческого животного. Поход затянулся, но зато у меня была прекрасная возможность разглядеть их получше. Я так и не смог ответить до конца на вопрос, кто же они такие. Уж не мы, понятно. Но кто тогда? Звероподобные люди или человекообразные звери? Шкура покрыта не просто густым растительным покровом, а козлиной шерстью, широкие ступни — совершенно плоские, на пальцах — крепкие острые когти. Телосложение супермощное — широкие плечи, короткая толстая шея и еще скафоцефалия! Глаза посажены близко друг к другу, как у бабуинов, а головы по общей своей форме похожи на собачьи.

Среди них находилось несколько женщин, но, честно говоря, они почти ничем не отличались от мужчин. Только сиськами. И в такой же шерстище. И так же воняли. Вели они себя как их мужики. В смысле, ни в чем не уступали остальным, дубасили меня с той же радостью. У них при себе отнюдь не зря имелся лук со стрелами и праща с запасом камешков.

Но вот перед нами открылась широкая поляна на берегу реки.

На ней ютилось пять-шесть шалашей самой примитивной конструкции. Просто груда ветвей всевозможных видов, набросанных друг на друга как попало, прикрытых сверху листвой и корой. В жилище можно было забраться только на четвереньках, через лаз. Эти постройки были поразительно похожи на гигантские крысиные гнезда.

Здесь, на поляне, нас с нетерпением ждали все остальные члены племени, в том числе чада — совсем маленькие нобарганчики, такие же отвратительные шкуры. Эти шкурята сбегались к нам со всех сторон, громко и возбужденно вереща что-то нечленораздельное, накидывались, бузили разнообразно, их приходилось скидывать едва ли не пинками, они обижались, пищали и хрюкали, но в результате накидывались снова. Если бы джонг не вмешался, нас, наверное, втоптали бы в землю. Общею массой.

Он велел оттащить этих щенят, каждый из которых был крупнее меня, а нам приказал сидеть в шалаше и поставил часового. В его задачу входило главным образом следить за тем, чтобы нас не разорвали его соплеменники.

Нобарганское жилище оказалось поразительно грязным. Я взял ветку и сгреб в сторону прелые листья с сором, освободив место, чтобы можно было как-то прилечь. Ради санитарии даже позволил Дуаре улечься прямо на меня: подумал, что я даже после побега из грязного логова тористов окажусь почище здешнего пола. Вы поверите, что я блаженствовал? О, какое счастье я испытал, изображая дорожную софу!

Мы растянулись у входа, где было больше свежего воздуха и меньше зловония. Заодно можно было подглядывать, что происходит снаружи.

Увидели, как несколько дикарей отмерили на земле два шага в длину и один в ширину, потом принялись рыть две короткие траншеи. Рыли когтями, причмокивали, кто-то даже запел какую-то дичайшую песню из двух гласных и трех согласных, беспорядочно их чередуя.

— Как ты думаешь, что они делают? — спросила Дуаре у софы.

— Понятия не имею, — ответила дорожная софа, но про себя отметила, не желая огорчать постоялицу, что эти ямы были подозрительно похожи на могилы.

— Может быть, нам удастся улизнуть сегодня ночью, как только они заснут? — предположила Дуаре.

— Разумеется, если они все-таки заснут, — ответил я, хотя в глубине души понимал, что надежды на спасение при такой скорости выполнения земляных работ у нас почти не осталось. Что-то подсказывало мне, что мы можем не дожить до того момента, когда нобарганам после обильной еды захочется поспать.