Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Девочки проходят мимо, огибая меня, как рыбья стая камень. Косички, банты, конопушки… Щербинки между зубов, торчащие уши, яркие беретки. Смешки и ссоры, портфели и стопки книг на ремнях. Я вглядываюсь в лица, будто встречаю сестренку, которую давно не видела и не знаю, какой она могла вырасти. Мартовский ветер пробирается под забытое матерью пальто с меховым воротником, в котором я прячу подмерзший нос, но по улицам уже вовсю течет талая вода. Девочки из младших классов разбрызгивают ее калошами во все стороны. Девушки постарше держатся с бóльшим достоинством, обходя лужи по краю.

Я бы могла быть ученицей этой гимназии. Да даже перевестись сюда, когда все только начало катиться под откос! И сейчас жила бы обычной жизнью: готовилась к экзаменам, поехала бы на пасхальные каникулы по европейским столицам, собирала бы гардероб для первого года в университете… или первого светского сезона, если бы не поступила. Но даже когда все начинает трещать по швам и разваливаться на куски, ты не всегда способен распознать тот самый момент, когда нужно бежать и спасаться. Когда еще можно терпеть, а когда – уже нельзя? Когда это пустая паника, а когда – инстинкт самосохранения? Никто не знает, я тоже. Но очень бы хотела.

Толпа редеет, пока не иссякает вовсе. Через полчаса из здания уже никто не выходит. Стою еще немного, вглядываясь в темные окна гимназии. Возможно, кто‑то в этот момент смотрит на меня изнутри, ожидая, пока я не покину свой пост. Но окна слепы.

Тут ко мне подходит старичок-дворник:

– Ищете кого‑то, пани?

– Думаю, я ошиблась школой, – улыбаюсь ему как можно милее. – Где‑то в городе должна учиться моя сводная сестра, а я и не знаю, в какой именно.

– Вот оно как? – Дворник чешет в затылке. – Ну бог вам в помощь.

Благодарю его и уже собираюсь отправиться восвояси, как вдруг передумываю и вновь обращаюсь к старику:

– Послушайте, а в этой гимназии случайно не служит пани Новак? Она преподает польский и родную литературу.

– Есть у нас пани Новак… – тянет дедок, и мое сердце пропускает удар, другой… – Пожилая такая женщина. А вот какой предмет у нее – не припомню.

На что я только надеялась? Еще и с такой распространенной фамилией! Новаков по стране больше, чем серых кошек.

Домой я возвращаюсь едва ли не бегом. Дыма над крышей не видать – уже хорошо, уже облегчение! Пробираюсь через решетку сада – парадный вход под запретом, увидят – и захожу через кухню. Какое‑то время уходит на судорожные поиски Франтишки. Она как ребенок, ей-богу, и могла натворить что угодно.

Но на этот раз все обошлось: Франтишка спит на софе у окна. На груди у нее раскрытый томик «Алисы в Зазеркалье», еще мой, замусоленный пальцами в варенье много лет назад. Ну и ну, я уж думала, она и читать не умеет.

Моя тень накрывает безмятежное лицо Франтишки, отчего она тут же просыпается.

– Магда! Мы будем кушать?

– Конечно, – вздыхаю.

Франтишка вприпрыжку следует за мной на кухню.

Все же готовка – это не мое. Да, у меня были прекрасные оценки по домоводству, где у нас всегда был разожженный очаг и разделанное филе, а мы просто складывали ингредиенты по очереди в кастрюльку, добавляли какие‑нибудь сливки или готовый бульон и помешивали деревянной лопаткой до готовности. Но наша мастерица Юлька где‑то бродит, может, даже выслеживает саму пани Новак, так что обед на мне. Вон уже и Франтишка стучит по столу черенком ложки.

К черту, пусть будут бутерброды! Наша подопечная, конечно, капризничает, но уж чем богаты.

После перекуса мы садимся ждать Юлию. Тишка уговаривает меня почитать ей вслух. Оказывается, в «Алисе» она разглядывала картинки.

Блеклое солнце уже цепляется за верхушки деревьев в ближайшем парке, часы бьют три, а потом и четыре. Юлии все нет, и я начинаю нервничать. Что, если ее задержала полиция? Что, если они уже идут сюда арестовывать нас? Или на нее кто‑то напал? За Юльку не страшно, а вот за бандита, так неосторожно выбравшего жертву…

В половине пятого на кухне что‑то гремит. Мы срываемся с места одновременно и встречаем Юлию на пороге. В руках та держит медный чайник и жадно пьет прямо из его носика. Волосы у нее слиплись от пота, а дышит она так, будто бежала.

Наконец она отрывается от чайника и утирает рот тыльной стороной ладони.

– Упустила…

– Кого упустила? – не понимаю.

– Обеих. Там была первогодка наша, полненькая такая, темноволосая… Как бишь ее? Сара?

– Бергман? – Сердце ухает в желудок. Моя малявка!

– Не помню, – отмахивается Юлия. – Не успела ее запомнить. Она шла следом за Новак.

Тут у меня не хватает слов. Нет, это уже чересчур! Руки сами собой сплетаются на груди в отрицании.

– Сдается мне, ты привираешь, Юлия.

Юлия обмахивается платком и медленно стягивает свое старое школьное пальто. Смотрит без обиды, но с недоумением:

– И зачем бы мне это? Я же говорила, что чувствую ее поблизости. Здесь она и оказалась – в школе, где учится наша бывшая первогодка.

У меня нет желания вступать в дискуссию на тему ее удивительных способностей. Поэтому я просто жду продолжения рассказа, притоптывая ногой.