Пирс

Иван неловко вышел из палатки и побрел прочь, сам не зная куда и зачем он идет. Он совершил страшную ошибку, подзадорил казаков, наврал про здоровье, если бы он только знал, что упрямый отец не заберет его с собой. Оставаться одному было не по себе. Максим Игнатьевич, новый атаман, командовал сниматься с места и идти дальше. Иван провожал взглядом осунувшиеся плечи своего отца, медленно удаляющегося к горизонту в сторону деревни Недельская.

Но и тут Иван не мог долго грустить об отце, казаки подбадривали его рассказами о сражениях, и запах смерти стал преследовать Ивана.

— Как-то раз мы с моим братом этих турок били, так я не увидел, как один черт сзади подкрался, да и вцепился в брата моего, вспорол его брюхо прям на моих глазах. Любил брата больше жизни. Так что теперь я отыграюсь, тогда молод я был, а теперь-то я отыграюсь.

Холодная рука коснулась спины Ивана, в горле встал ком. Животный страх дал о себе знать. «Все мы смертны, это ни для кого не секрет, — думал про себя Иван, тем самым успокаивая себя, — надо поразмышлять над чем-нибудь другим». И голову тут же полезли образы Соньки, пьяной морды ее жениха. «Так, видать, тоже не легче».

День пути подходил к концу. Атаман говорил, что то последняя спокойная ночь, что к завтрашнему вечеру они будут на месте. Ивана поражало спокойствие казаков. Чем ближе они подходили к врагу, тем веселее и задорнее были их шутки. Особенно боевой дух поддерживал Максим Игнатьевич, высокий черноволосый атаман, он рассказывал смешные, угощал казаков, не давал унывать или пасть духом. А затем отправил всех выспаться перед походом и боем. Ночью Иван спал плохо, сон почти граничил с реальностью. И даже больше походил не на сон, а на мираж или бред. Однако в кутерьме образов и событий, которые ему казались один за другим, он услышал какой-то шум, то ли во сне, то ли наяву. Поднялся. Выглянув из-под шатра, он увидел странную картину. Под навесом, где отдыхал атаман, были еще две странные фигуры. Приглядевшись лучше и замерев, он распознал в них врагов — проклятых турок. Один достал кинжал из ножен. Иван сам не понял, как это произошло, он рванул с места, как пуля, в пару прыжков обрушился сверху на незваного гостя и повалил, и как он ни старался просто обезоружить врага, злой как собака непрошенный гость вцепился в Ивана, тот же в свою очередь выгадал секунды, чтобы вынуть засапожный нож, и всадил с силой прямо в горло одичавшему человеку. Тело убитого с тяжестью рухнуло на Ивана. В это драке он и не заметил, как уже набежали его товарищи, соучастник был поставлен на колени перед Максимом. С Ивана стащили тело и помогли ему подняться, ухо, разрезанное турецким кинжалом сильно кровоточило, кровь капала на плечо, голова шла кругом и тошнота подступила к горлу. Только когда турецкий кинжал проскользил у его шеи, он осознал, как все это время он был близок к смерти. Кто-то хлопал его по плечу, мол, молодец, увидел, предостерег беду, но ничего он не слышал. Смотрел вдаль и думал только о том, что только что своими тонкими холодными губами смерть коснулась его лба. Холодный липкий пот, и ком в горле. Но следом пришла другое, еще более жуткое осознание: он только что убил человека. Обжигающая плеть осознания обрушилась на него со спины, обожгла темя и плечи. Он глядел на труп, лежащий у его ног, на его обезображенное лицо. Засапожный нож, подаренный отцом, неестественно торчал из шеи, весь испачканный кровью. Снова тошнота подступила к горлу, звуки все слились в один неразличимый шум, в ушах слышался стук сердца. С каждой секундой страх становился все больше и масштабнее. Темнело в глазах и давило в виски. Необратимость положения упала на плечи ужасной правдой: «Я убил. Убил человека». Атаман подошел к телу, наступил сапогом на лицо и из поверженного резко выдернул нож Ивана, вытерев его, протянул хозяину. Иван все так же машинально взял нож. Максим помог ему подняться и крепко обнял Ивана одной рукой.

— Вот тебе, братцы, раз! — он разразился смехом как и все.

— А с этим что делать будем? — на коленях стоял турок опустивший лицо вниз.

— Резать собаку! — раздалось в толпе.

— Резать, — сказал атаман, — резать.

Резкий свист шашки, и голова турка медленно наклонилась и упала на землю с глухим стуком. У Ивана потемнело в глазах.

— А тебя с почином, Трифонович! Пойдем, — атаман подхватил Ивана и повел к шатру, напоить самогоном. Уходя, Трифон просил его приглядеть за сыном, вся деревня и без того знала трагичную историю старика.

— Пойдем выпьешь, это тебе не барину кофию приносить.

Весь следующий день Иван не разговаривал, не шутил с товарищами, молча шел, он никак не мог отделаться от ужаса, который он испытал на рассвете. То и дело он глядел на свои руки. Все, чему учил его Александр Митрофанович, сейчас казалось таким далеким. Иван тупо смотрел на улыбки казаков: «Сколько же вы, братцы, людей убили. Человек — это мера вещей. Нет врагов, все люди как один. Все братья друг другу. Страшно как, обратно ничего не вернуть», — мысли путались, а он снова и снова смотрел на свои руки.