Писатели США о литературе. Том 2

Когда книга закончена, она становится беззащитной, и писателю хочется крикнуть: «Верните ее мне, дайте мне ее переписать иди, что еще лучше, сжечь. Не выпускайте ее на мороз в том виде, как она есть».

Ты знаешь лучше многих, Пэт, что книгой сперва завладевают не читатели, а «зубры».—редакторы, издатели, критики, рекламщики. Ее швыряют от одного к другому, кроят и перекраивают, а то и четвертуют. А несчастному автору ничего не остается, как принять оборонительную стойку.

Редактор. Книга не сбалансирована. Читатель ожидает одного, а вы подсовываете ему совсем другое. Вы написали две книги и соединили их. Читатель этого не поймет.

Автор. О нет, сэр, цельность тут не нарушена. Я писал об одной семье и использовал эпизоды из жизни другой семьи в качестве контрапункта—для разрядки, для перебивки интонации и общего колорита.

Редактор. Публика этого не поймет. То, что вы. называете контрапунктом, только замедляет темп книги.

Автор. Его и. нужно время от времени замедлять,—для того, чтобы потом ускорение было заметным.

Редактор. В итоге сюжет вообще замирает, а вместо него появляются бог весть какие рассуждения.

Автор. Да, это верно. Я не знаю, почему так произошло. Просто мне захотелось; пожалуй, это моя ошибка.

Редактор. Или вот в середине вы вставляете историю про вашу матушку и про аэроплан. Читателю непонятно, к чему она здесь, и это ему может не понравиться.

Автор. Пожалуй, вы правы, сэр. Может, мне вообще выбросить все о матушке и аэроплане?

Редактор. Тут уж вам виднее.

Служащий отдела распространения. Объем рукописи завышен. Цены растут. Нам придется запросить за нее пять долларов. Это слишком дорого. Книга не разойдется.

Автор. Моя предыдущая книга была невелика, но вы тоже говорили, что сейчас такие книги никто не купит.

Корректор. В хронологии рукописи полно дырок, а грамматика не имеет ничего общего с английским языком. На такой-то странице ваш герой сверяется со «Всемирным альманахом» по поводу цен на пароходные билеты. Там таких данных нет, я проверял. То же самое и в отношении Нового года у китайцев. В обрисовке характеров не хватает последовательности. Сначала вы описываете Лизу Гамильтон, а потом заставляете ее поступать совсем наоборот.

Редактор. Ваша Кэти—слишком негативный образ. Читатель в нее не поверит. А Сэм Гамильтон слишком позитивен. Читатель в это тоже не поверит. К тому же так, как он, ирландцы не говорят.

Автор. Так говорил мой дед.

Редактор. Вряд ли это выглядит убедительно.

Младший редактор. И дети тут говорят совсем не как в .жизни.

Автор (раздраженно, но стараясь не сорваться). Черт побери, это моя книга, и дети у меня говорят так, как я считаю нужным. Моя книга—о добре и зле, и по-моему все получилось как надо. Будете вы ее печатать или нет?

Редактор. Давайте посмотрим, что тут можно сделать. Речь идет о деталях. Вы ведь тоже хотите, чтобы книга пошла, не так ли? Вот, например, концовка—читатель ее не поймет.

Автор. А вам она понятна?

Редактор. Мне—да, но не читателю.

Корректор. А вот еще насчет употребления причастий—вы только взгляните на страницу...

Такие вот дела, Пэт. Приходишь к ним, думая, что у тебя в руках кимвал славы, а оказывается, что вместо него ведро с помоями. А после этой встречи у меня возник еще один образ — образ Читателя.

Он настолько глуп, что не в состоянии уразуметь ни единой мысли.

Он настолько умен, что не прощает автору ни малейшей ошибки.

Он не покупает тонких книг.

Он не покупает толстых книг.

Отчасти он кретин, отчасти гений и отчасти людоед.

Есть сомнения относительно того, умеет ли он читать.

Ей-богу, Пэт в этом Читателе нет ничего необычного; он совсем как я, и он найдет в книге то, что уже сидит в нем самом. Человеку недалекому она покажется скучной, а смышленый увидит в ней то, о чем я и не подозревал. И поскольку мы с ним похожи друг на друга, я хотел бы, чтобы эта книга стала бы его другом, заслужила бы с его стороны интерес и признание.

Сервантес заканчивает свой пролог отличными словами. Я хотел бы сослаться на них и поставить точку.

Он обращается к своему читателю: «Молю бога, чтобы он и тебе послал здоровья и меня не оставил».

1952 г. Ныо~Йорк

Джон Стейнбек

ТЕОДОР РЁТКЕ

ПОЭТ-ПРЕПОДАВАТЕЛЬ

Никогда не изменю своему убеждению: работа есть работа— пусть даже результат ничтожен, все равно затраченные усилия не проходят даром. Лирические стихи, в особенности короткие, представляют собой грандиозное педагогическое средство воздействия. Здесь буквально все компоненты слагаются в единый всеобъемлющий процесс. Одно то’, что поэзию слушают, уже раздвигает пределы обыденной системы образования. А создание стихов, даже одного стихотворения, пусть необработанного и незрелого, но несущего какую-то печать, какое-то свойство характера его создателя, есть работа и, я утверждаю, большое достижение человека.