Письма, 1926-1969

Я только поставила дату, как пришло прекрасное длинное письмо Генриху, которое он смог прочитать без моей помощи. Он ответит сам. Он чувствует себя очень хорошо, врач его отпустил, и мы уже успели несколько раз отметить и отпраздновать это событие. Поначалу он уставал быстрее, чем обычно, но в последние недели все наладилось. Теперь он отдыхает до середины февраля и я очень счастлива.

Тем временем объявлен приговор Эйхману, и я как раз получила все материалы дела из Иерусалима. На следующей неделе начну писать, но приговор действительно меня разочаровал. Вместо того чтобы признать, что необходимо добиться справедливости, даже если по закону придется бросить кого-то на произвол судьбы, в результате все устроено верно с точки зрения права, но переворачивает истину с ног на голову. Заключительное слово Эйхмана не было отвратительным, никакого хвастовства. Возмутителен лишь господин Серватиус, который в Иерусалиме объявил, что это самый справедливый суд, за которым ему только доводилось наблюдать, а затем на одном из конгрессов в Германии заявил, что единственным заслуживающим наказания фактом в этом деле была экстрадиция Эйхмана из Аргентины. Но я пока не пришла к окончательному выводу и не успела внимательно ознакомиться со всеми материалами.

Сегодня я пишу, только чтобы успеть к Новому году. Мы знаем, чего мы хотели бы себе пожелать, и нет необходимости это повторять. Но я хотела бы задать один вопрос. Книга о революции почти готова, и мне кажется, по крайней мере в некоторых фрагментах, она получилась вполне достойной. Прежде всего мне, полагаю, удалось прояснить некоторые факты об Америке, о которых в Европе известно не так хорошо. Я бы очень хотела посвятить ее вам обоим. Не будете ли вы против? Нет нужды торопиться, у вас еще есть время подумать.

Я все время вспоминаю о Твоем предложении по поводу Берлина. Полагаю, оно вполне реалистично и выполнимо, но инициативу должна проявить Германия, что кажется мне совершенно невероятным. Хотя обсудить это можно только с Ройтером¹. (Совершенно точно! Генрих)²

Кстати – по поводу сотни «немецких портретов»³, с Бубером во главе, – Генрих очень недоволен, что мы оказались в компании Штрауса⁴ и Круппа. Твой портрет прекрасен. (Вскоре я пришлю снимки, которые я сделала во время нашего приезда, некоторые из них получились очень удачными.)

В Уэслианском я познакомилась с профессором философии Гленном Греем⁵, на которого Ты оказал колоссальное влияние, он даже был на твоих лекциях, прекрасный человек. Мы соседствуем, по вечерам встречаемся на аперитив и обсуждаем философию в целом и философию Ясперса в частности. Я передала ему и «Гейдельбергские воспоминания»⁶, чтобы создать более живое представление. Он женат на немке и великолепно говорит по-немецки.

Искренне

Ваша

Ханна

1. Эрнст Ройтер (1889–1953) – немецкий политик, социал-демократ, с 1951 г. правящий бургомистр Берлина.

2. Рукописное дополнение от Г. Блюхера.

3. Stein F., Grohmann W. Deutsche Portraits. New York, Stuttgart, 1961.

4. Франц Йозеф Штраус (1915–1988) – политик, в то время министр обороны ФРГ.

5. Гленн Грей (1913–1977) – профессор философии в колледже Колорадо в Колорадо Спрингс, штат Колорадо.

6. Jaspers K. Heidelberger Erinnerungen // Heidelberger Jahrbücher, V, 1961, p. 1–10.

302. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 5 января 1961

Дорогая Ханна!

Только что получил Твое письмо. Казавшаяся столь тяжелой болезнь Генриха позади. Хорошо, что впереди у него каникулы и он сможет отдохнуть.

Ты хочешь посвятить нам обоим свою новую книгу¹. Нет нужды в долгих размышлениях. Как справедливо и верно, что Ты считаешь нас единым целым. Кому бы еще в голову пришла эта идея? Лишь тебе – и я счастлив. К тому же это [не] жест интеллектуального признания, неуместный ни для нас, ни для Тебя, но выражение человеческой близости, которая теперь явлена публично.

Гертруда присоединяется к моей благодарности. Она не в лучшем расположении духа – тяжелая подавленность, которая преследует ее с самой юности, надеюсь, в скором времени все наладится, – поэтому она в большей степени счастлива in potentia.