Письма, 1926-1969

Сегодняшнее известие от госпожи Берадт одновременно с беспокойством принесло и утешение. Но и мне, и Гертруде все же было не по себе. Серьезность этого несчастного случая¹ была очевидна, граница смерти так близка, что казалось, будто тьма в одно мгновение поглотила весь мир. Но Ханна жива! Она восстает над бездной и заявляет, несмотря на многочисленные травмы, что опасность сильно преувеличена. Какое счастье для нас и для Генриха, что Ты жива! Пусть твое измученное тело скорее восстановится! После такого происшествия это кажется настоящим чудом.

От Генриха, полагаю, мы узнаем, как идут дела. Конечно, ты не можешь и не должна писать. Очень мило с Твоей стороны побеспокоиться о том, чтобы мы узнали обо всем напрямую, а не из газет!

Сердечный привет и наилучшие пожелания вам обоим

Твой Карл²

1. См.: п. 306.

2. Письму предшествовала телеграмма от того же дня: «После парализующего страха счастливы узнать, что нет риска для жизни. Гертуда, Карл».

306. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс31 марта 1962

Дорогие друзья!

как только пришла ваша телеграмма, я начала упрекать себя, что попросила Лотте¹ оповестить вас. Но с этой проклятой прессой и публичностью никогда не знаешь наверняка. Вчера я вернулась домой из больницы и сразу обнаружила ваше письмо. Какая радость. Теперь расскажу обо всем в двух словах. Генрих тоже уже написал.

Авария, перекрывшая все движение на несколько часов, произошла из-за того, что грузовая машина врезалась в мое такси. Я ее не видела, потому что читала, и сразу потеряла сознание! В итоге: сотрясение мозга и повреждение головы, но никакого перелома черепа, не сломан нос, не сломана челюсть. Все лицо – сплошной синяк, но все уже вернулось к норме. К тому же девять сломанных ребер и трещина в запястье, но это не мешает печатать, как я только что выяснила. Энергичный, молодой хирург, в руках которого я тут же оказалась, сразу сказал – выглядит страшно, но предположительно ничего серьезного. И оказался совершенно прав. Пришлось сделать одно переливание крови, во втором, как нам показалось, уже нет необходимости. Я лучше съем стейк. Изначально был поврежден глаз, но очевидно, травма была лишь внешней. Я вижу и читаю как обычно. Никаких внутричерепных кровоизлияний или внутренних кровотечений. Остались лишь шрамы, но ничего серьезного. Боль не была нестерпимой, и я принимала кодеин лишь две ночи. На третий день я уже выползла из кровати, чтобы выяснить, как держусь на ногах, не было ни головокружения, ни слабости, и врач разрешил вставать, но очень осторожно. С тех пор все в порядке – никаких осложнений и на удивление быстрое восстановление, которое поразило и моего энергичного хирурга. Вчера рано утром меня выписали – в том числе и потому, что иначе я бы попросту сбежала. Больница, хоть и прекрасная в том, что касается лечения, – настоящий свинарник в отношении администрации и сестер, к тому же неоправданно дорогой. Дома меня ждала дорогая Эстер, которая занимается домашними делами, но в крайнем случае я могла бы справиться и сама. Но пока нельзя. Я веду себя очень ответственно. Пока не работаю, хожу на прогулки, читаю, собираюсь сходить в кино и всю неделю вести себя очень спокойно.

Что касается долгосрочных повреждений, конечно, в первую очередь я обеспокоена своим внешним видом. Сперва я была похожа на неудачную работу Пикассо. Но все уже в прошлом, и теперь я переливаюсь всеми цветами радуги и вынуждена носить платок из-за ран на голове (30 швов) и наполовину обритого черепа. Небольшой шрам на лбу и над глазом. Когда выхожу на улицу, надеваю темную вуаль и притворяюсь арабской или весьма таинственной дамой. К тому же потеряла зуб, что тоже не добавляет мне красоты. Вероятно, все наладится в ближайшие недели. По-прежнему сохраняется риск отслоения сетчатки и других осложнений, но все это маловероятно.

Я пишу так подробно, чтобы успокоить вас после того, как навела такую панику. Пишу с легким сердцем, потому что в целом довольна, что осталась в живых. В первую секунду, только придя в сознание, я быстро поняла, что произошло, и мне показалось, что все под контролем. Я была совершенно спокойна, смерть казалась мне совершенно естественной, никакой трагедии, ничего, ради чего стоило бы так переживать. Но в то же мгновение я подумала: если это только возможно, я бы очень хотела задержаться в этом мире чуть дольше. Затем я попробовала пошевелить конечностями и выяснила, что не парализована. И тогда решила, пусть все идет своим чередом, не стала сообщать адрес Генриха, чтобы ему не пришло уведомление от полиции, попросила оповестить госпожу Берадт – помнила ее номер наизусть, – попросила ее отменить все назначенный встречи, и готово.