Письма, 1926-1969

Он знаком со мной лично, я только в двадцать лет узнала, что я еврейка, я говорила, что «не принадлежу ни к одному народу» и до сих пор «не смирилась» с тем фактом, что я еврейка.

По этому поводу хочу заявить: господин Аронсон со мной не знаком, насколько мне известно, я никогда с ним не встречалась. С семилетнего возраста я посещала уроки иудейской религии в школе, по праздникам не посещала школу вовсе и ходила в синагогу. Помимо этого, мой дед, Макс Арендт, был лидером еврейской общины Кенигсберга, моего родного города. Я никогда не говорила, что «не принадлежу ни к одному народу» или «не смирилась с тем фактом, что я еврейка». Напротив, я всегда – задолго до 1933 года – подчеркивала свою принадлежность к еврейскому народу.

Господин Аронсон, очевидно, высказал свое мнение и по поводу моей позиции относительно государства Израиль, на основе репортажа, который я получила, я могу заключить, что в этих высказываниях правды не больше чем в тех, что посвящены моей персоне. Это сущие выдумки.

Далее господин доктор Шеффлер предположил, что я „упрекаю все еврейские советы без исключения“, поскольку они с 1933 (?) года решили полагаться на факты. Это не только бессмысленно, потому что в 1933-м не существовало еврейских советов, но и неверно. Я говорила: „Разумеется, эти переговоры на этапе становления режима радикально отличаются от более позднего коллаборационизма еврейских советов“.

Поскольку дело не в заблуждении или разнице мнений, но в очевидной лжи, я прошу Вас выпустить опровержение.

С глубоким уважением

Ханна Арендт»

5. Чжоу Эньлай (1898–1976) – премьер Госсовета Китая.

6. Рихард Левенталь (1908–1991) – политолог. Эмигрировал в 1935 г., в 1947 г. получил британское гражданство, с 1961 г. работал в Институте им. Отто Зура в Свободном университете Берлина.

7. Lowenthal R. World Communism, the Disintegration of a Secular Faith, New York, 1964.

8. См.: п. 308, прим. 3.

366. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 23 декабря 1964

Дорогая Ханна!

Как мы счастливы узнать, что вы планируете «подать нам руку» в июне! Значит мы сможем поговорить и о Канте, о «Критике способности суждения» и «методологии». Жду с нетерпением.

Никогда еще я не думал о Тебе столько дней кряду. Работа идет медленно. Я уже много раз жаловался на возраст, забывчивость, усталость, не стоит повторяться. К тому же мне нужно очень много читать, в первую очередь о немецком «сопротивлении». Моя статья превращается в книгу – кажется, «профессор» не может иначе. В ней будет две части: в первой темы, которые с точки зрения содержания и вызванного интереса выходят за рамки Твоей работы, во второй – Твой образ мыслей, его критика и Ты сама. Заметки к каждой из глав готовы. Не знаю, какой получится работа. Охваченный энтузиазмом, я хочу все же быть к Тебе справедлив, чтобы произвести впечатление и остаться убедительным. Не хочется выставлять себя дураком к концу жизни.

Сейчас пишу обширную главу о Юлиусе Лебере¹. Я хотел бы раскрыть то немногое в движении Сопротивления, что выдерживает критику и чему Ты посвятила лишь одну страницу. В Твоей характеристике немецкого сопротивления на первый план выходит тот его фрагмент, в котором явлены величие и истина. Работая над Лебером, я постоянно думаю о Генрихе. Думаю, это его типаж. Тираж книги² распродан. Я взял экземпляр в библиотеке. В ней есть не только репортажи, но и документы. О ней редко вспоминают в работах о Сопротивлении, как будто это просто текст очередного социалиста. В последние годы Лебер дружил с Штауффенбергом³. У них не было ничего общего, кроме того, что они были «мужчинами» и понимали друг друга. Штауффенберг хотел, чтобы Лебер, а не Герделер, стал рейхсканцлером, и Л. Бек в это поверил. Но Лебер, от природы слишком скромный, к этому не стремился: он хотел укрепить внутреннюю политику и полицию. Для него это было важно, и он полагал, что способен на это. Звучит странно. Но для меня Лебер – глоток свежего воздуха, который так благотворно на меня влияет. От Штауффенберга я все же слишком далек. Меня впечатляет лишь то, что он был единственным (за исключением Лебера), кто обладал настоящим мужеством и решимостью. С нашей точки зрения, Твой взгляд на проблему кажется мне верным. В соответствии с логикой Твоей работы, я обратил внимание на несколько ярких моментов. Надеюсь, когда Ты прочитаешь ее, Ты останешься довольна и согласишься со мной.

Но все это лишь случайные, косвенные мелочи, когда я думаю о книге, которая должна продемонстрировать непредвзятость Твоих суждений.

Наше время прошло: по всей Германии распространилось преклонение перед властью. Критика безобидна, даже если очень резка. Давление мнений сильно как никогда. Мы не смогли справиться со свободой после Первой мировой и после 1945-го. Мы оба раза не воспользовались ею.