Письма, 1926-1969

Я должна была рассказать о Кельне, что, кажется, было гораздо раньше, чем поездка в Базель. Абсолютная катастрофа, но не из-за руководителя студенческого фонда, хоть он и был настроен несколько враждебно, но из-за невероятного количества студентов. Два года назад у меня была идея основать союз бывших стипендиатов. И студенты, и руководство обсуждали ее с большим воодушевлением. Дискуссия затянулась на два года, но не привела ни к каким фактическим результатам. И только теперь в Кельне выяснилось, что все они (студенты, не председатель) забыли, что речь шла о союзе бывших студентов, а не о студенческой организации. Им совершенно невдомек было, что это абсолютно разные вещи. Во-вторых, никто, в том числе и директор, не понял, что предприятие имеет смысл, только если организацией займутся студенты или бывшие студенты, а не бюрократический аппарат фонда. Студенты, которые в целом меня поддержали, были крайне агрессивно настроены по отношению к директору и упрекали в ретроградстве. Он в свою очередь – и по праву – испугался сверхурочной работы. Я сказала, что от управления студенческого фонда нужны только адреса для рассылки циркуляров и в этом они не откажут. К тому же нужно немного средств – либо от студенческого совета, либо (что гораздо лучше) из частных источников. (На встрече присутствовали несколько друзей Цилькенса, адвокат, предприниматель, врач, было совершенно ясно, что они готовы внести пожертвования тут же и оказывать необходимую поддержку в будущем. Студенты совершенно не обратили на это внимания.) Конечно, они могли бы собрать все адреса. Но студенты были все так же агрессивны по отношению к руководителю, в сущности без какого бы то ни было повода. Они и подумать не могли, что могут сделать что-то самостоятельно – без приказа или просьбы сверху. Даже после того, как об этом им сначала сказал Генрих, а потом и я. Они не были ни глупы, ни злонамеренны, но совершенно беспомощны и сбиты с толку. Как дети – несмотря на то что всем около или немного за двадцать. В конце концов выяснилось следующее: бывшие стипендиаты в лучшем случае знакомы друг с другом, если учатся в одном университете и если о них заботится доверенное лицо или представитель фонда. Они справедливо жаловались, что у них нет адресов других университетов и сетовали на то, что даже не представляют, чем занимаются другие. Например, выяснилось, что Кельнская группа собиралась отправиться в Польшу, такую же поездку планировали и в Тюбингене – о чем не подозревали ни здесь, ни там. В принципе, каждый стипендиат имеет право участвовать в ежегодных съездах, однако в Мюнхене даже не подозревают, что творится в Кельне, и наоборот. Если стипендиат приезжает в другой университет, у него нет возможности найти коллег. И т. д. и т. д. В двух словах, знаменитый немецкий организационный талант не работает, если речь не идет об идеологии. В конце концов у меня возникло впечатление, что они не смогут разобраться и привести собственные дела в порядок. Фонд был и остается отличным направлением поддержки индивидуального таланта. В политическом отношении из этого ничего не выйдет. Безнадежно…

В Голландии все было прекрасно, не только восхитительные музеи, но прежде всего сама страна и люди. Пока никакого безумного экономического процветания, но здоровое благосостояние во всех социальных классах. Образцовые рабочие поселки и потрясающие достижения на Зейдерзе. Они говорят: Бог создал землю, Голландию создали голландцы, – что полностью соответствует истине. Они возделывают новую, плодородную землю и предоставляют фермерам достойные хозяйства. Все это в Фризии. И чудо из чудес – внушительный лист ожидания из тех, кто хочет стать фермером на этих землях, хотя это тяжелый труд – повсюду мы наблюдали, как коров на пастбищах доят вручную. Ненависть к немцам по-прежнему очень сильна, и можно только представить, как люди в этой мирной, рассудительной стране были испуганы и преисполнены отчаяния после нападения той орды. Все прекрасно говорят по-немецки, лучше, чем по-английски, но по возможности предпочитают на нем не говорить. Я была в двух совсем разных компаниях голландских интеллектуалов, мы говорили по-английски, а если они чего-то не понимали, я переводила на немецкий, которым они владеют почти так же хорошо, как и я. Они благодарили за помощь, произносили пару фраз на немецком и снова переходили на английский. То же самое и в частных беседах. Официанты зачастую – не всегда – относятся к немецким гостям с легкой иронией, с сарказмом, с легким нахальством, который обычно не встретить.

Обратный рейс был очень приятным, в удобной каюте. Но и там все выглядело довольно скромно – они стараются экономить, а еда была просто ужасной, чего уже давно не встретишь в первом классе. Нам было все равно, Генрих ворчал, и мы нашли утешение в лучшем французском красном вине. Читали романы – я Вирджинию Вулф², которая Вам, вероятно, не знакома, прекрасный, выдающийся поэтический талант, во многих отношениях странный и весьма оригинальный.